Структура и динамика психического

522 Выше я уже говорил, что самостоятельность имаго остается бессознательной, потому что отождествляется с самостоятельностью объекта. Соответственно, смерть объекта скорее всего будет вызывать примечательные психологические эффекты, поскольку он исчезает не полностью, а продолжает существовать, но только в неуловимой, неосязаемой форме. И это действительно так. Бессознательное имаго, которое более уже не соответствует объекту, становится духом умершего и теперь оказывает на субъекта воздействия, которые в принципе нельзя отличить от психических явлений. Бессознательные проекции субъекта, которые транслировали бессознательные содержания в имаго объекта и идентифицировали эти содержания с объектом, переживают реальную утрату объекта и играют значительную роль в жизни первобытных людей, – впрочем, как и всех культурных народов древнейших и новейших времен. Эти явления убедительно доказывают факт относительно автономного существования имаго объектов в бессознательном. Они, очевидно, потому и находятся в бессознательном, что никогда не рассматриваются в качестве чего-то отличного от объекта.

523 Всякое продвижение вперед, всякое достижение в понимании были связаны в истории человечества с прогрессом в представлении человека о самом себе: он отделял себя от объекта и вел себя по отношению к природе как к чему-то от себя отличному. Поэтому психологическая установка с ориентацией на новое должна следовать той же самой дорогой: совершенно очевидно, что идентичность объекта с субъективным имаго наделяет объект неким значением, которое ему, собственно говоря, не принадлежит, но которым он обладает с незапамятных времен. Данная идентичность есть первоначальное состояние вещей. Для субъекта, однако, такое положение дел означает некое примитивное состояние, которое может сохраняться лишь до тех пор, пока оно не приведет к серьезным неудобствам. Переоценка объекта есть как раз то, что может нанести серьезный ущерб развитию субъекта. Слишком сильно выделяющийся «магический» объект ориентирует субъективное сознание преимущественно в своем направлении и пресекает всякую попытку того индивидуального дифференцирования, которое, разумеется, должно было бы начаться с отделения имаго от объекта. Держаться этого направления оказывается невозможным, если внешние факторы «магически» вмешиваются в работу психического механизма. Отделение же тех имаго, которые наделяют объекты слишком большим значением, возвращает субъекту отщепленную энергию, столь настоятельно необходимую для его собственного развития.

524 Понимание имаго сновидений на субъективном уровне имеет для современного человека то же значение, как если бы у первобытного человека отняли фигуры прародителей и фетишей и попытались бы ему втолковать, что его «медицина» есть духовная сила, которая обитает не в объекте, а в человеческой психике. Первобытный человек испытывает вполне оправданное сопротивление против такого еретического предположения, и точно так же современный человек ощущает, что ослабление идентичности имаго и объекта – идентичности, освященной с незапамятных времен, – есть нечто неприемлемое, вероятно, даже опасное для него. Едва ли мы представляем себе последствия такого ослабления для нашей психологии: не стало бы больше никого, кого можно было бы корить, кого можно было бы сделать ответственным, кого можно было бы поучать, воспитывать и наказывать! Напротив, мы должны были бы все начать сначала, с самих себя, нам пришлось бы все требовать от самих себя, включая и все притязания, которые мы предъявляем другим. При таком положении дел становится вполне понятным, почему толкование имаго сновидений на субъективном уровне вовсе не является легким шагом – особенно если учесть, что оно порождает односторонность восприятия и может привести к перегибам в том или ином направлении.

525 Невзирая на это чисто моральное затруднение, существуют также некоторые препятствия и в интеллектуальном плане. Мне уже высказывали возражение, что толкование на субъектном уровне есть философская проблема и что применение этого принципа сталкивается с вопросом мировоззрения – и потому уже не может быть научным методом. Мне не кажется удивительным, что психология соприкасается с философией, ведь мышление, лежащее в основе философии, есть некий психический факт, который как таковой представляет собой предмет психологии. Занимаясь психологией, я всегда думаю о целостном охвате психического и тем самым и о философии, о теологии и о многом другом, потому что в основании всех философий и религий лежат реалии человеческой души, которые, по всей видимости, являются конечной инстанцией, где выносится решение об истине и заблуждении.