СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

Различение этих трех уровней (фактически Ф. Бродель усматривает еще несколько уровней и в каждом из этих трех) — это не искусственное рассечение живой реальности, а рассмотрение ее в разных преломлениях. Во второй части книги, где речь идет об экономике, об обществах и цивилизациях, Ф. Бродель старается ответить на вопрос, как приходящие из этой глубины волны возбуждают всю совокупность средиземноморской жизни, каким образом все эти глубинные силы преломляются в таком, например, сложном феномене, как война²⁴. С учетом рассмотрения реальности в трех планах война-это область поверхностной, событийной истории, но в этом событии просматриваются и все остальные реальности. Война принимает относительно стабильные формы, которые придают ей сталкивающиеся между собой общества и цивилизации, с их людьми, техникой, финансовыми средствами. И даже такой природный фактор, как времена года, находит (точнее будет сказать, находил) свое проявление в войне: воюют летом, чтобы зимой торговать.

Многие темы, разработанные Ф. Броделем в «Средиземноморье», получили дальнейшее развитие в «Материальной цивилизации». Из всех наиболее важных в методологическом отношении концептуальных установок, руководствуясь которыми Ф. Бродель работал над сочинением «Материальная цивилизация, экономика и капитализм», обратим особое внимание на две: концепцию «глобальной истории» и категорию длительной временной протяженности — la longue durée.

Концепция «глобальной истории» получила теоретическое обоснование и конкретно-историческое насыщение в 30-е и последующие годы в трудах М. Блока, Л. Февра, Ф. Броделя и других историков школы «Анналов». Самим французским историкам эта концепция представляется примерно следующим образом. Прежде всего заметим, что ее приверженцы вовсе не требуют, чтобы было сказано «все обо всем», хотя слова «глобальная» и «тотальная» подводят как будто именно к такому толкованию. Чтобы видеть «глобально», вовсе не обязательно охватывать взором всю ойкумену. Глобальный взгляд возможен и на какой-то отдельный объект или определенную проблему с тем, однако, условием, что при этом не искажается жизнь всего общества, не нарушается единство, связность истории, а сам человек не расчленяется на homo religiosus, homo oeconomicus, homo politicus и т. д. Эпитет «тотальный» предполагает, что историческая наука охватывает все стороны жизни человека и общества, в том числе и такие, которые, казалось бы, не имеют, или почти не имеют, истории, — свадебные ритуалы, меню постоялых дворов, очертания полей, т. е. те исторические реальности, которые с трудом поддаются изменениям с течением времени и выступают в истории в роли своего рода инертного заполнителя, балласта, а зачастую даже тормоза исторического движения. Речь идет о ментальных, демографических структурах, технологических приемах.

«Глобальная история» предполагает, далее, наличие в исторической действительности нескольких уровней, т. е. ее эшелонированность в глубину, слоистость, ступенчатость. Эта история означает преодоление не только фрагментарности, но и плоскостного взгляда на историю. Это не фотография, а объемное изображение. В «Материальной цивилизации» есть глава, которая называется «Общество, или Совокупность систем», где говорится, что «глобальное общество» — «большая совокупность» — делится на несколько систем, в числе которых наиболее исследованными являются четыре: экономическая, социальная, политическая, культурная. Каждая из них в свою очередь делится на подсистемы, и так до бесконечности. «Согласно этой схеме — пишет Ф. Бродель, — глобальная история (или, лучше сказать, история, имеющая тенденцию к глобальности, стремящаяся к тотальности, но никогда не могущая стать таковой) — это исследование по меньшей мере этих четырех систем самих по себе, потом в их взаимоотношениях, в их взаимозависимости, их чешуйчатости»²⁵. «Глобальная история» — это, наконец, еще и динамика взаимосвязанных уровней исторической действительности, которая осуществляется не в виде их единонаправленной и равноускоренной эволюции, а представляет собой неравномерные, смещенные во времени движения, поскольку каждой исторической реальности свойствен свой временной ритм.

Таким образом, «глобальная история» представляла собой шаг вперед по сравнению с французской буржуазной историографией начала XX в., для которой характерны были ограничение объекта исторических исследований, как правило, политической сферой, фрагментарность, упрощенное представление о характере исторических связей, сводимых к элементарной казуальности, и др. Концепция «глобальной истории» повлияла на самый характер мышления значительной части историков, на общую направленность их научного поиска, способствовала существенному расширению объекта исторической науки.

Если рассмотреть эту концепцию в общем течении исторической и социологической мысли, то мы увидим, что многое в ней восходит к Вольтеру и Э. Дюркгейму, к Ф. Гизо и А. Токвилю, к Видалю де Лаблашу, М. Моссу и др.