Струна и люстра

Я велел им умыться у ржавой трубы, из которой бежала чахлая струйка. Потом, на рынке у ближней товарной станции, мы выпросили у нескольких добрых дядек и теток деньжат («дайте на хлебушек, два дня не ели»). Купили три булки и банку фасоли в томате, которую я вскрыл карманным ножом. А еще — бутылку простой питьевой воды. Поели, запили. И пошли искать подходящий товарняк. Для начала — любой, лишь бы ехал хоть примерно в южную сторону. И здесь, казалось бы, нам повезло третий раз. Мы увидели как по крайнему пути, среди бурьяна, движется состав. То есть его хвост. В самом хвосте была платформа, на которой громоздились желтые рулоны (похоже, что бумага).

— Догоняем!

Ехала платформа тихо, но и мы не могли бежать быстро: у Тюнчика плохо сгибались колени с засохшими коростами. Наконец я подхватил его на руки. Догнал платформу, поставил Тюнчика на буфер, потом толкнул через борт. Пузырек ловко забрался сам.

— Клим, скорее!

Но в этот миг я услышал:

— А ну стой, сукины дети!

Трое мужиков с карабинами, в сизых полувоенных куртках бежали за нами. Они бежали быстро, а платформа, хотя и набирала ход, но все еще двигалась медленно. Ясно было — достанут.

…И опять стало как в кино или во сне. И звон в ушах. Я сказал:

— Ребята, не бойтесь, я вас догоню. — Задрал рубашку и вынул из-под брючного ремня пистолет.

Просто я не мог придумать ничего другого.

Надо было задержать их. Ведь, если поймают, загремим в приемник.

— Стойте, пожалуйста, — сказал я. Даже не сказал, попросил. Но пистолет направил на них.

— Ах ты… — Они заматерились на бегу, и один скинул с плеча карабин.

Я понимал: стрелять по пацанам они не будут, пугают. И хотел одного: рассчитать момент, когда я смогу догнать убегающую платформу, а они уже не смогут. Но тут стрелок жахнул в воздух, и у меня палец сам собой нажал на спуск. Пуля (слава Богу) рванула землю в стороне от стрелков, между шпалами. Сам не зная зачем, я выпалил туда же, далеко перед охранниками, еще два раза. Они остановились. Я оглянулся, увидел далекую уже платформу, лица Пузырька и Тюнчика, вцепившихся в дощатый борт. И в этот миг меня накрыла мягкая чернота…

Глава 4

До сих пор я не знаю, что это было. Или оглушили меня сзади, или какой-то непонятный обморок…

Я пришел в себя в больничной палате (потом оказалось — изолятор детприемника). Отлеживался пару дней, затем оказался в «группе временного содержания». Начались допросы-расспросы. Два следователя — лысый дядька в штатском и противно-ласковая тетка в ментухаевском мундире с погонами штабс-капитана вытягивали из меня: что и как… А я ничего и не скрывал! Все выложил. И про прежнюю жизнь, и про Моргана, и про Пузырька с Тюнчиком. Нажимал на то, что Морган, возможно, торгует пацанами для подпольной клиники. Следователи понятливо кивали и переглядывались. Однажды дама в мундире шепотом сказала дядьке: «Маниакальный бред»… А еще я просил узнать, что стало с Пузырьком и Тюнчиком. Это меня мучило больше всего. Они опять кивали и обещали выяснить. Но не выяснили, перестали появляться.

Зато однажды пришли два строгих мужика в прокурорской форме и сообщили, что комиссия по делам малолетних нарушителей закона приняла на мой счет решение. Поскольку я оказывал вооруженное сопротивление представителям власти, меня следует поместить в спецшколу закрытого типа. Там будут меня учить и воспитывать до совершеннолетия, чтобы превратить в полезного для Империи члена общества.

Тут же они усадили меня в машину (я впервые ехал в такой роскошной, в «Нассахате»), и отвезли в поселок Постышево, на территорию за колючей проволокой. Там стояло четырехэтажное школьное здание и несколько двухэтажных казарм.

Ну, в общем-то обычная колония для «мелкого народа», хотя и называлась школой. За проволоку не вздумай сунуться! Учиться заставляли всерьез (может, это и хорошо, меньше скучаешь), за двойки попадало крепко. И всё — по струночке. На любой вопрос надо отвечать, как требует устав. А самому вопросов лучше не задавать. Вся жизнь, от подъема до отбоя, — по расписанию, в школу, в столовую — строем. Телевизор — только два раза в неделю. Зато работа в мастерских — маркировка упаковочных ящиков — каждый день…

Ну, а внутри казармы власть была, конечно, у больших парней, у «генералов» — не поспоришь, не пикнешь. Но ко мне «генералы» относились неплохо. Да и другие ребята тоже. Поскольку я был «Стрелок». Известия о моих приключениях просочились в школу. Попытка отбиться от ментухаев с помощью оружия (а охрана дороги считалась все равно что ментухаи) выглядела делом геройским. И то, что я защищал не только себя, но и мелких пацанят, мне тоже засчитали в заслугу. В общем, понемногу привык я к такой жизни. Давила на мозги только жуть однообразия да еще тревога за Пузырька и Тюнчика: что с ними стало? Грызла мысль, что это я виноват в их несчастьях.

Плохо было и то, что потерялась книга «Алые паруса». Когда я очнулся в детприемнике, ее со мной не оказалось.