Струна истории

Надо сказать, что в это время папы вели себя не хорошо. Рим при «грешных папах»[582] был совсем не пленительным городом, достаточно грязным и только что веселым, потому что эти самые римлянки не уставали развлекать всех желающих. Но во главе Рима был самый отпетый мерзавец, был не папа,[583] а сын папы Александра, которого папа не имел права иметь, а он имел и сына, и дочку Лукрецию[584] — это Цезарь Борджиа.[585] Он был хитрый человек, лукавый обманщик, жуткий развратник. Он с собственной сестрой жил. Ну, он все делал. И он безумно хотел стать королем. Это как будто пассионарное желание. Но оказалось, что как только его отец умер, и в неудачное для него время, когда Цезарь болел, и выбрали другого папу, то у него не оказалось сторонников.

Он попробовал войти в Рим — это ему удалось, — он занял замок Святого Ангела (это цитадель в Риме) и держался там некоторое время. Но папы его не признавали и поддержки он ни от кого не получил. То есть, понимаете, пассионарное злодейство — оно не вызывало симпатии у слабопассионарного большинства римлян. Пришлось ему бедному просить, чтобы его выпустили через Неаполь. А там его арестовал испанский наместник. Отправил в Испанию, ну, а там посадили его, беднягу, в тюрьму. Он потом убежал из тюрьмы во Францию, которая готова была его поддержать, — в пику Испании. Но там он — попался. Попал во время осады одной крепости в тяжелое положение, и стрелой его убило. Никто о нем не пожалел точно так же, как и о всех прочих вождях.

Итак, мы видим, что этнический состав Италии был чрезвычайно разнообразен. И при спаде пассионарности оказалось, что есть не только спекулянты, или вялые крестьяне, или «лаццарони», — субпассионарии, которые просто лежали на берегу Тирренского или Адриатического моря и плевали в небо, пока им не надоедало. А потом шли и занимались где-нибудь убийствами тайными. Получали за это деньги и — опять лежали. Они были очень вялые и очень слабые. Но ведь субпассионарии — такой же результат мутации, как и пассионарии.

* * *

Вместе с этим падение уровня пассионарности немедленно сказалось на стереотипе поведения и на идеалах. Если во время крестовых походов пассионарии

— шли на войну;

— боролись друг с другом;

— выступали против императоров или против пап,

— и все без исключения были противниками альбигойцев и еретиков,

то тут в это время (Л. Н. Гумилев показывает на графике «Изменение пассионарного напряжения в этнической системе». — Ред.) они уже старались не рисковать жизнью. Они нашли выход своей излишней энергии в гуманизме, то есть не в изучении Божественной мудрости — схоластики (которая всем тогда уже так надоела, что ее никто не учил), а стали изучать греческих авторов. И тут им стало очень интересно. Но их было очень мало, хотя создали они действительно великолепную культуру гуманизма.

И поскольку большинству населения эта культура была совершенно ни к чему — ни купцам, ни лаццарони (итал. lazzaroni — бездельник. — Ред.), ни крестьянам, ни даже нищим монахам-францисканцам,[586] которые проповедовали христианскую веру, так сказать, оставаясь нищими. Гуманисты находили покупателя для своих трудов среди многочисленных герцогов и пап Италии, то есть среди меценатов. В Италии развилось меценатство.

И все эти самые вожди кондотьеров,[587] то есть наемных воинов, захватывавшие себе герцогства, как, например, Висконти[588] и Сфорца[589] — в Милане; Малатеста[590] в Римини и многие герцоги, они очень хотели иметь при себе образованных людей и хороших художников.

И поэтому труды Пдджио, Полициано, Марсилио Фичйно, Лоренцо Валла не пропали бесследно. Они сохранились в библиотеках. Думаю, что их мало кто читал, потому что большая часть населения была безграмотна. И даже те, кто читал это, были малочисленны, но у них был большой вес, потому что они были при дворе властителей, хоть и мелких, хоть и маленьких, но достаточно богатых.

Гуманисты,[592] которые всем известны как люди, создавшие «новую эпоху», работали так, чтобы и неприятностей не иметь, и что-нибудь получить за свою работу, и делать любимое дело. Ничего в этом, конечно, плохого не было. Но гуманистов за весь XV век было четырнадцать человек, а в Италии была стабильная цифра — 20 млн населения. То есть посмотрите сами, какой ничтожный процент в этногенезе составляли эти самые гуманисты.

Но прошло время и оказалось, что флорентийская буржуазия и тосканское дворянство потеряли свою пассионарность. Они предпочитали заниматься науками, искусствами, там, где не надо рисковать жизнью. А власть захватила — фамилия Медичи,[593] тоже меценатствовавшая, тоже помогавшая всем художникам, писателям, гуманистам, переводчикам с греческого… Вот это и есть Возрождение.