Струнник (СИ)

Молекулярная оптика стала любимым коньком Юрия Петровича. Его дипломная работа вполне тянула на кандидатскую. Тема ее звучала для непосвященного уха натуральной галиматьей: «Поведение электронно-возбужденных многоатомных молекул». Сам же Коротков свою работу галиматьей не считал. Напротив, с головой уйдя в тему, он понял вдруг, что стоит на пороге открытия! По предварительным расчетам получалось — хотя в это трудно было даже поверить, — что световой квант «помнит» информацию, несет в себе некое «мемополе», энергии которого должно было хватить на то, чтобы превратить любое вещество — в любое! По существу, это был «философский камень» средневековых алхимиков; только здесь, чтобы превратить ртуть в золото, нужно было сначала это золото иметь, причем в результате оригинал разрушался. Зато полученное золото оказывалось в другой точке пространства — там, где раньше была ртуть!

Юрий Петрович настолько увлекся этой идеей, что забыл обо всем, не касающемся данной темы. Он забывал порой не только о еде и сне, но даже о том, что ему надо не совершать открытие, а писать всего лишь дипломную работу, причем к определенному сроку.

Университетская профессура идею высмеяла. Никто даже не соизволил вникнуть в расчеты. «Такого быть не может, потому что такого не может быть никогда!» — было главным доводом коротковских оппонентов.

Юрий Петрович сдался. Работу он переделал, даже сказав при этом новое слово в данной области физики. Но от исходной идеи там не осталось ничего.

Получив красный диплом и свободное распределение, Коротков вернулся на родину и устроился в Институт физических исследований, куда его взяли с распростертыми объятиями.

Он начал трудиться в лаборатории оптоэлектроники, что его несказанно обрадовало. Работая, Юрий Петрович написал кандидатскую, которую отлично защитил. Женился, родились дети.

Так летели год за годом: чуть меньше — в любимой семье, чуть больше — в любимой работе. Но все эти годы Короткова не оставляло заветное желание заняться проблемой, что так увлекла его в юности. Наконец с началом перестройки, его мечта сбылась: на очередном ученом совете Короткову удалось зажечь своей идеей руководство Института и показать теоретическими выкладками возможность ее осуществления. К тому времени Юрий Петрович считался в учреждении одним из лучшим, на его счету было десятка полтора открытий.

Но страна вдруг изменилась… Она повернула к рынку, и с Коротковым ей стало не по пути. Поток средств на не приносящий видимой прибыли проект очень быстро иссяк. Тему закрыли.

Затем стали закрываться и другие темы. Интерес государства к науке падал. Из Института стали уходить люди, он оказался на грани закрытия. Спасло его то, что основной российский космодром оказался вдруг за границей, и интерес космической отрасли, а также военных, к северному космодрому заметно усилился. Хоть сама космонавтика переживала также не лучшие времена, но корабли и спутники в космос все же летали. Их надо было где-то делать, причем, по логике, лучше всего — поближе к месту запуска. И Институт физических исследований пришелся очень кстати. Заказами худо-бедно он стал обеспечен. Самое хорошее, что за них сравнительно исправно платили. Институт зажил новой, практически полностью ракетно-космической жизнью.

В середине девяностых даже начали разрабатывать проект запуска к Марсу космической станции. Известно, что запуски с северных, высоких широт, значительно сложнее и, соответственно, дороже, чем с более близких к экватору. Одно дело запустить сравнительно легкую ракету с околоземным спутником, и совсем другое — огромную махину к Марсу. Но, видимо, надо было что-то кому-то доказать, и проект был все же утвержден. Новый, долгий, дорогой и интересный заказ стал самым настоящим подарком для Института физических исследований.

Юрий Петрович вновь возглавил группу. Но теперь ее задачи были конкретными и сугубо практическими — модуль оборудования спускаемого аппарата, предназначенного для спектроскопии марсианской атмосферы и грунта. Если бы не это определение — «марсианской», ничего нового в данной проблеме не было. И сама методика, и необходимые для этой цели приборы давно существовали, были не раз испытаны в действии, правда, в земных условиях. Единственное, что требовалось — максимально уменьшить их вес и размеры.

Как человек ответственный, Юрий Петрович не менее ответственно отнесся к порученному делу. Но настоящего интереса к нему не испытывал. В его душе по-прежнему надрывно стонала и ныла «Струна», как называл он в мечтах любимое детище. В конце концов видя, что набранная им группа ученых и инженеров прекрасно справляется со спектроскопическим модулем, Коротков все больше времени стал посвящать старой теме. Тем более что «марсианский» проект постепенно стал притормаживаться.