Струны

Голос звучал совсем молодо. Превозмогая боль, Седрик сощурил глаза и кое-как получил мутное, но все же разборчивое изображение. Тощий, совсем молодой парень. А как же иначе, кому же еще поручат охрану абсолютно бессильного и безмерно вонючего пленника, как не самому младшему в отряде? Тележка рванулась вперед, а голова Седрика мотнулась назад, взрыв красной боли грозил взломать черепную коробку, в клочья разнести мозг, расшвырять его ошметки по сторонам. Хруп?

Да нет, шея вроде цела. А жаль, пусть бы сломалась — и дело с концом. Колонна тележек проскочила сквозь ворота и помчалась по тускло освещенному тоннелю. На повороте двухтонную голову снова занесло — с теми же, что и в первый раз, последствиями. Седрик проглотил подступившую к горлу рвоту.

— Это что, — спросил он, — Система? Это она, что ли, вам помогает?

— А то! — хохотнул тощий парень.

Ну почему бы Системе не порасшибать все эти тележки в хлам? Так нет же, она ведет их, пособничает врагам. А кто они, кстати, такие, эти враги? Седрик сощурился на правое плечо ближайшего из врагов. Нет, это не просто двойное кольцо, а земной шар, опоясанный линией с зубчиками, на манер шестеренки.

Все равно не понятно.

Туман в глазах малость рассеялся, но внешность и одежда парня ровно ничего не говорили. Латаные джинсы, синий, тоже латаный, свитер, блестящий шлем с поднятым визором. Ну и что?

— А кто вы, ребята, такие? — осторожно поинтересовался Седрик.

— Мы — Комитет защиты Земли, — с детской гордостью сообщил охранник.

Изоляционисты. И не шестеренка, а крепостная стена.

Еще один поворот, еще один взрыв нестерпимой боли, и колонна влетела в широкий, ярко освещенный тоннель, вдоль обеих сторон которого тянулись ряды погрузочных площадок.

— И чем вы занимаетесь?

Честно говоря, Седрика больше интересовал другой вопрос — как бы удержать себя в неподвижном положении, чтобы голова на поворотах не болталась? Положить бы ее на подголовник, так рост не позволяет. И ногами, онемевшими в тесноте, толком не упрешься. А левой, прикованной к поручню, рукой и подавно не удержишься, ее бы хоть ко рту-то поднести, чтобы микрофоном воспользоваться, так и того нельзя… Микрофон? Да какой тебе, придурку, микрофон, его же немцы отобрали, при первом еще обыске.

Седрик осторожно пошевелил правой кистью — отдельным, самостоятельным источником боли. Придя к выводу, что тут, скорее всего, сломана кость-другая, он все-таки сумел поднять свободную руку и отодрал пленку, наклеенную поверх заушника. Мог бы и не стараться — глухо, как в танке.

— Вы, институтские ублюдки, загрязняете мир, а мы стараемся вас остановить! И остановим!

— Загрязняем? Звездная энергия ничего не загрязняет.

— Не загрязняете, так заражаете. Внеземной заразой. Мы сохраним энергию, но положим конец изучению чужих миров! Поигрались, и хватит!

Парень завелся почти до истерики. Фанатик. Багшо изоляционистов и в грош не ставит.

Седрик не стал любопытствовать, как они проникли в Кейнсвилл — с таким вопросом могла справиться даже его раскалывающаяся от боли голова.

Имелся некий предатель, скорее всего — Девлин. Уговорами или угрозами Гранди вызнал у Девлина коды высокого уровня, позволяющие свободно распоряжаться Системой, а затем пригнал сюда изоляционистов — для подстраховки. На случай, если бабушка выкинет на переговорах какой-нибудь неожиданный номер, сумеет перехитрить его — что она, конечно же, и сделала. И вот теперь Гранди разыгрывает свой последний козырь посмертно — или этот козырь сам себя разыгрывает. А в результате — полный бардак, ничего не понять. Седрик убил Гранди, Багшо превратился в зомби, а бабушка.., да куда она, к черту, подевалась, эта бабушка?

Еще один резкий поворот, еще один проглоченный вскрик. Но на этот раз боль не показалась такой уж оглушительной — может, она и вправду стихала? Или Седрик привык к боли? — привыкнуть можно к чему угодно. Или он вспомнил об Элии и Тибре?

— И что вы собираетесь сделать? — спросил Седрик.

— Захватить это клопиное гнездо — все, полностью, — прохрипел малец. — Взорвать все купола — кроме Прометея. Отдать преступников под суд, а затем — повесить. Прикрыть Ми-квадрат, пока он не выпустил в мир чего-нибудь похуже прежнего.

Глаза у него были дикие — глаза сильно уторчавшегося наркомана.

— А что там такое было — “Прежнее”?

— Ну, скажем, мексиканская лихорадка. Или синяя оспа.

Хрень собачья! Эти болезни не имели никакого отношения к Институту. Просто слишком уж большие толпы нездоровых, голодных людей попадали в тесные, антисанитарные условия лагерей для беженцев. В этих рассадниках болезней накапливалось слишком уж много микробов, а когда кому-нибудь из этих микробов приходило в голову мутировать, у него под рукой оказывалась великолепная питательная среда, готовая снабжать его потомков всем необходимым, разносить их все шире и шире — пока наконец какая-нибудь лаборатория не находила подходящее лекарство. После чего все начиналось по новой. Обвинять в этих болезнях Институт — чистый бред. Седрик видел специальный выпуск, там Пандора Экклес говорила как раз об…

Нет, не надо. Подумаем лучше об Элии.