Струны памяти

…Однажды проснулась Марья от беспокойства какого-то, тягостного и вместе волнительного, и уж не почувствовала в теле той легкости, которую всякий раз испытывала поутру. Вялая, и руки слабые, и подташнивает слегка… «Мама, что со мною?» И не надо бы спрашивать. Авдотья давно поняла, что с Марьею, и это не испугало ее, нет… Только не хотела никому говорить до поры, даже Варфоломею. А может, в первую голову Варфоломею. Как-то примутся им слова ее, а вдруг да и рассердится… Надо ли?.. Может, так-то и лучше? Появится внук, и будет их уже не трое в семье — четверо, и станет в доме веселее, хлопотнее?.. Странно, что она думала так, словно бы и не было того, от дедов еще да от прадедов: коль нету мужика в доме, то и счастья нету… Странно, конечно, а все ж она понимала себя по-другому, и нынче сказала об этом дочери, и та сначала не поверила, а потом в лице у нее что-то переменилось, и не то растерянность в нем, не то смущение. И не хотела бы верить, да на следующий день то же самое: и руки слабые, и подташнивает слегка. И еще через неделю… Спрашивала у матери:

— Что же делать, мама?

— А ничего и не надо делать, — отвечала Авдотья. — Знать, на роду у тебя написано. И ладно…

Недолго скрывали от отца. Узнал… С неделю ходил ни на кого не глядя, хмурый, а потом сказал:

— Так тому и быть…

Но еще не скоро стукоток пошел по деревне: Варфоломеева дочка забрюхатела. Но пошел-таки…

— Иль не слыхала, девка?..

— Да не…

— Эк-кая же ты неловкая!..

И не было в том стукотке обидного для Марьи, в нем было больше удивления и еще чего-то, о чем Марья долго не догадывалась. Но подошла как-то к дому ввечеру, а на подворье старики да старухи, шумят и руками размахивают… И отец среди них, и лицо у него смущенное.

Подошла, сказала негромко:

— Здравствуйте!

И расступились люди и глядят на нее весело. А Марье неловко, норовит уйти побыстрее. Да разве уйдешь? Уж и забыли про нее старики-то, снова зашумели, то и дело слышно:

— Живет, стало быть, деревня-то… Живет!..

— А то как же?.. Вон и малец появится скоро, живе-е-т…

Марье и вовсе неловко, ушла бы, да отец взял за руку:

— Погоди, дочка…

Кто-то спросил:

— А как же звать станем мальца?..

Задумались, загомонили враз… Но от всех тех имен одно только осталось — Марий… Ученый старичок жил на окраине деревни, по сию пору книжки почитывает, от него и услышали:

— Коль скоро пошла Марья от Марьиных кореньев, то и сыну ее зваться не иначе как Марием…

Непривычное имя, так и этак пробуют его на слух старики да старухи. Непривычное, верно, а все ж есть в нем такое, что делает его близким и понятным.

— Так тому и быть…

Это Варфоломей, его слово последнее…

Марья долго не могла заснуть в ту ночь и все думала, думала и тоже, как и днем старики, пробовала на слух непривычное имя и мало-помалу слетало с него стороннее и с каждой минутою становилось оно все более дорогим ее сердцу.

— Я согласна, — прошептала негромко. — Пусть будет Марий!

С тем и заснула…