Струны: Собрание сочинений

Эпистолярная строка
С трудом ложится на бумагу,
Над ней работа не легка,
Засяду ль я или прилягу.

Совсем не то мой старый стих,

От детства мне приятель чудный, –
Послушлив, ласков, нежен, тих
И верен в жизни многотрудной.

Но не под силу и ему

Поверх ярма навьючить грузы,
Что переполнили суму
Житейской тягостной обузы.

А потому, покой храня,

Минуя пни и буераки,
Перескочу к «повестке дня»….
Да лих, и тут-то западня
Или возня открытой драки.

Сказать по правде, не чинясь,

Ведь перепашет разве трактор
То месиво, ту гниль, ту грязь,
Что стряпает «из грязи князь» –
Для переводчика редактор.

Таков-то здесь А. А. Смирнов, –

«Желанием честей размучен»,
Хоть в диалектике и нов, –
И хоть учен, да мало учен.

Срамит меня под старость лет

Мозглявый этакий молодчик:
В издательстве я не поэт,
А заурядный переводчик.

Здесь говорят: мой слог тяжел,

Изящной Щепкиной не пара
(«Дух века вот куда зашел!»):
Я ловкости не приобрел
Смягчать Петрарку и Ронсара.

Я не поэт – ну что ж? О том

Я не печалился б нимало,
Когда б уж заодно, гуртом
Мой толстый «юбилейный» том
Редакция не прижимала.

Обидно толстяку худеть,

Осанистому – молодиться…
Куда ж себя, свой пыл мне деть?
Тут кровь моя, а не водица!

«Тебе пора бы на покой,

Вот – редактируй Теплякова».
Да, знаем мы, покой какой:
Согнет дугой, пошлет с клюкой…
«Пообожди годок-другой
До договора: не Благой,
Потерпишь малост <так>, что ж такого?»

Хоть в ней намек, а сказка – ложь,

Был разговор таков не сплошь,
Но суть правдива и в намеке;
Для книг – закон: вынь да положь,
Тогда пойдут рубли и сроки.

Пусть это временный указ

(Меня утешил Петр Иваныч), –
О нем я, не смыкая глаз,
Порой боюсь подумать на ночь:

Тут времени подпал точь-в-точь

Мой Боратынский, мой Евгений –
И от меня уходит прочь
В недосягаемую ночь
Его печальный, мудрый гений.

Нет, право – без элегий в дрожь

Вогнать бы мысль могла простая:
И матерьял, и план хорош,
Да ненароком глядь – помрешь,
И пропадет все ни за грош, –
Так тут-то вот и запятая.

Такие думы – ну, хоть брось! –

Способны лошадь огорошить;
Да мой ямщик кричит: «Небось!»
И, помня русское авось,
Бодрится подставная лошадь.

И, к цели сладостной влеком

По жизненному захолустью,
Все ж от поденщины тайком
Я с музой милою знаком
И с тихой стариковской грустью.

Нет-нет, украдкою втроем

Вслед Боратынского идем,
И дух смятенный уврачеван.
Судите же, каким огнем
При вашей весточке о нем
Я и обласкан, и взволнован.

Ночь 24-25 декабря 1940, Ленинград

«Коль хочешь плакать, плачь, но плачь один…»