Сцена из жизни

– Не оскорблять, а выгнать вас за это надо! – крикнул Михаил Николаевич.

– Выгнать, выгнать! – послышались сначала робкие голоса, а потом они стали все смелее и громче.

– Вот скандал! – захлебывался с восторгом Вывих. – Что завтра я напишу, что напишу!

– Вон, вон! – послышалось несколько голосов.

– Да, вон, нам воров не надо! Баллотировать.

– Баллотировать, баллотировать! – подхватили голоса.

– Постойте, постойте, господа! Вы меня этим оскорбляете, – заявил Владимир Николаевич.

– Господа, не оскорбляйте его недоверием. Это нехорошо! – заявила Щепетович, сидевшая около Бежецкого.

– Так не молчать же всем из-за того, что вы оскорбляетесь, – возразила громко Крюковская, окинув ее злым взглядом, – дело важнее вас.

Бежецкий с ненавистью посмотрел на нее.

– Правда! Правда, Надежда Александровна! – закричал Сергей Сергеевич.

– Мы верных отчетов требуем, – вступился Городов.

– И вы обязаны их дать, – в упор сказала Владимиру Николаевичу Крюковская.

– Имеем на то право! – высказался Чадилкин.

– Юридическое право, – подтвердил Михаил Николаевич.

– Имеем право, имеем право! – послышались крики.

– Конечно, имеете, и требуйте, господа! – обратилась к собранию Надежда Александровна.

– Требуем! Требуем! – раздались крики.

– Вам что до других за дело? Не мешайтесь в историю, – прошипел сквозь зубы, обращаясь к ней Владимир Николаевич.

– Я о деле говорю, – каким-то неестественным голосом крикнула она, – оно мне дороже всего. Напрасно думаете, что я уж и на это права не имею и разум настолько потеряла, что и об искусстве забыла. Оно для меня выше всего и, конечно, выше ваших личных интересов.

– Да, дело выше личностей! – подтвердил Сергей Сергеевич.

– А у нас о нем не думают. Я один только думаю, – кричал Городов.

– Да никто не думает и даже те, кто управляет. Это для общества постыдно, господа! – крикнула снова Крюковская.

– Надо это изменить, господа! – заявил вышедший вперед Исаак Соломонович. – Общественное благосостояние выше всего, и требует…

Он не успел договорить, как его перебила Лариса Алексеевна.

– Исаак Соломонович! На пару слов.

Они отошли в сторону и стали разговаривать вполголоса.

– Да, господа, пора нам опомниться наконец. Что делаем, мы деятели деятели «общества поощрения искусств»? Что мы поощряем?

Надежда Александровна указала головой в ту сторону, куда отошли Коган и Щепетович.

– Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели – об искусстве, вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.

– Общественное благосостояние требует, – снова заговорил Коган, оставив Ларису Алексеевну, – требует…

– Чтобы во главе стоял человек, занимающийся делом, – подсказывал ему Чадилкин.

– Да, делом, исключительно делом! – подтвердил Петров-Курский.

– Что, господа, долго разговаривать, баллотировать этот вопрос и все тут.

– Баллотировать, баллотировать! – подхватили почти все хором.

– Господа, прошу слова, прошу слова! – силился их перекричать Бежецкий.

Все постепенно смолкли.

– Несмотря на все мое желание быть полезным обществу, я вижу, что при настоящем положении дел, при таких беспорядках и при том, как ко мне относятся, я ничего сделать не могу и если общество желает меня оскорблять недоверием, сам попрошу уволить меня от ведения дел и звания председателя, или подчиниться моему умению и опытности. При таких условиях я могу управлять.

Он вызывающе посмотрел на собрание вообще, а на Крюковскую с особенности.

Когда он кончил, со всех сторон послышались крики:

– Браво, браво! Пора, давно пора уйти!..

Владимир Николаевич был поражен.

– Что это значит, господа? Браво и пора уйти. Я не понимаю… – растерянно начал он.

– А то, что вам пора уйти, – громко в упор кинула ему Надежда Александровна.

– Пора уйти. Пора! – раздались подтверждающие крики.

– Он не понимает, так растолкуйте ему… – со смехом кричали одни.

– Не хотим Бежецкого председателем! Что церемониться! – вопили другие.

– Это значит, что общество по обсуждении ваших поступков желает выбрать другого председателя, – выделился из толпы и важно произнес Коган.

– Что я вам говорила. Не слушали добрых советов, до чего довели, за дело! Доигрались, чем кончилось! – подошла и вполголоса начала говорить Бежецкому Крюковская.

– Оставьте меня!.. – он с ненавистью посмотрел на нее.

Кругом все еще продолжали шуметь.

– Если это так, – громко, после некоторой паузы, начал он, – то мне действительно остается только поблагодарить за оказанную мне в прошлом честь и отказаться. Я ясно вижу, что против меня велась интрига – сильная интрига. Я оклеветан и твердо убежден, что впоследствии общество оценит мои заслуги и раскается в своем поступке против меня, но тогда уже будет поздно…

Голос, в котором слышались злобные ноты, дрогнул.

– Я не приму этой чести, – продолжал он. – Засим, мне остается только раскланяться, взять шляпу и уйти… и я ухожу…

Он гордо выпрямился.

– Лариса Андреевна, вашу руку, я вас ввел, я и уведу, – обратился он к Щепетович.