Сцена после титров (СИ)

- Боюсь, как бы тебя не решили убить. Сам знаешь, как люди в большинстве своем поступают с теми, кого считают бешеными собаками. - Ава потянула его в ту дверь.

Мужчина промолчал, но мысли выдавали его согласие. Сколько таких он отстреливал по приказу Гидры?

Они вышли из дворца, и девушка ловила мысли то Стива, то Окойи, то самого короля. Они кружили в окрестностях, но не попадались на глаза. Не хотели нервировать Солдата. Это они правильно.

Когда она подвела его к тому самому дереву, Зимний прибавил шагу, но перед качелями вдруг остановился. Повернулся к рыжей.

- Хочешь?

- А ты, оказывается, джентльмен, - фыркнула Ава, присаживаясь на предложенное место.

- Тому, второму… Баки, - с запинкой выговорил Солдат, - нравилось тебя раскачивать. Смотреть на тебя. Я тоже хочу попробовать.

- Эти воспоминания, они появились после того, как я озвучила код? – спросила Аврора, когда подопытный Гидры взялся за поручень.

- Да… Нет… Не знаю, - тряхнул волосами мужчина. – Не уверен.

- Не страшно, - пожала плечами девушка. – Но про качели ты знал.

- Я… Как будто смотрел со стороны. Раньше такого не было. Это потому, что ты убираешь замки?

Это слово Солдат до этого не говорил. Слова кода замка́ми она называла только при Джеймсе. А значит, изменения и объединение уже куда глубже, чем осознает сам Зимний.

- Очевидно, - кивнул Ава. – Ох, что-то меня уже мутит слегка… Давай, теперь твоя очередь.

Мужчина постарался скрыть свое нетерпение, пока тормозил качели, и Аврора слезла максимально быстро, продолжая наблюдать за Солдатом.

Он был другим, очень похожим на сержанта Барнса, но всё же иным. Более резкие движения, экономичные и точные, ни одного лишнего сокращения мышц. Всё чётко и по делу, с максимально возможной пользой. Цепкий взгляд, сканирующий пространство. Сжатые губы, которые никогда не улыбались.

Но порой на его лице проступала усталость и невыносимая тоска. Горе. И тогда морщины, которые у Джеймса Барнса появились от смеха, становились глубже, а взгляд – затравленнее.

Он боялся своих мучителей. Боялся, что снова окажется там, откуда нет возврата. Боялся, но… уже и не помнил, какая она – другая жизнь, где нет боли, крови и смерти.

Где его руки были чисты, а память и тело принадлежали только ему одному.

Ава раскачивала качели, насколько у неё хватало сил, и смотрела на него, параллельно читая мысли. Они затягивали и пугали. И ей было жалко его до слёз.

Потому что всё вот это - солнце, ветер, ощущение полёта и свободы – было для него в новинку. Чувство, что ты принадлежишь только себе, что больше никто не отдает тебе команд и не приказывает убивать тех, кого ты даже не вспомнишь потом, окрыляло.

Больше никакого электрического стула, никакого льда – ни вокруг, ни в лёгких, ни в голове! Никаких докторов, с каждым разом смелеющих всё больше, проводящих всё более безумные – и жестокие – эксперименты!

- Я убила его, - сказала она вдруг. Солдат оторвался от любования деревом и его зелёной, прозрачной на солнце, листвой и посмотрел на неё. – Терёхина. Я убила его.

Черные ресницы над серо-голубыми глазами дрогнули. В мыслях его, запорошенных страшными воспоминаниями, завертелась тысяча вопросов. Как? Зачем? Почему?! Каким боком она вообще оказалась рядом с Терёхиным?! Что…

- Я покажу тебе.

Зимний настороженно наблюдал, как она приближается к нему, обхватывает за шею и наклоняет его голову к себе. Лоб коснулся лба, и мужчина задохнулся на мгновение, когда к нему полились чужие воспоминания.

Он видел её глазами, чувствовал её кожей. И когда поток иссяк, Солдат смотрел на неё уже как-то иначе.

«Ты понимаешь».

Это у них с Джеймсом было общим. Как и её реакция.

Разумеется.

- Я рад, что он мёртв. Он был… другим. Более… жестоким, - с заметным трудом выдавил из себя шатен. Он снова посмотрел на листву, машинально отталкиваясь ногой от земли и легко раскачиваясь. – Там была медсестра, я помню, что у неё были кудрявые светлые волосы. Она работала со мной… довольно долго. И всегда старалась быть аккуратнее, не причинять лишней боли, когда, например, брала анализы. Я помню, что однажды она даже принесла мне печенье, сказала, что в тот день было Рождество.

Ава не спрашивала, что было дальше. Солдат перевел взгляд на неё, и она увидела сама.

Терёхин посадил её на электрический стул, предварительно введя какую-то сыворотку. И заставил салаг-новичков из охраны и техников смотреть, делать замеры и пометки.

А сзади них стоял Зимний солдат, и именно на него глядела испуганная девушка, умоляя помочь, спасти.

- Когда от неё пошел дым, она уже молчала, - закончил мужчина. – У меня был приказ – стоять и не двигаться. Я тогда не сразу осознал, за что с ней так. Потом понял – из-за меня. Что она посмела показать мне, что я не животное, не оружие. Она хотела, чтобы я понял, что я живой человек. Но я не успел понять.

Больше врачи таких ошибок не совершали – Солдата с тех пор не оставляли надолго без криокамеры и обнуления. Он начинал мыслить, чувствовать, вспоминать. Идеальное оружие начинало совершать ошибки.

И все же оборудование было слишком ценным, чтобы пускать его в расход.