Сценарий счастья

У него нашлось доброе словечко и в адрес моего рюкзака, из которого высовывался длинный прямоугольный сверток.

— А это еще что за чудище, доктор Хиллер? Шоколадка «Хершз»?

— Вынужден тебя разочаровать, Франсуа. Это моя клавиатура, я тебе уже говорил.

— Ага, — ответил тот. — Жду не дождусь, как ты станешь играть, а я ничего не услышу.

Измотанные, как стайеры после забега, мы с Сильвией пробирались по узкому проходу к своим местам.

Когда мы уселись и пристегнулись, она повернулась ко мне с улыбкой.

— Это за что? — не понял я.

— Просто так. Я… piena di sentimenti. — Она вдруг перешла на итальянский.

Полна разнообразных чувств, — машинально перевел я. Эта формулировка весьма точно отражала и мое собственное состояние. Определить словами то, что я сейчас испытывал, я бы тоже не взялся.

Я полез в карман и протянул ей сверток.

— Это чтобы слушать на твоем новомодном японском магнитофоне.

— Спасибо. «Все хиты Хиллера»?

— Гораздо интереснее.

Она уже сняла упаковку и прочла. Это были избранные места из знаменитой оперы Глюка восемнадцатого века «Орфей и Эвридика».

— Никогда не слышала, — призналась Сильвия.

— Там есть ария, которая считается самым проникновенным выражением в музыке любовного томления.

Она протянула мне магнитофон.

— Найди мне этот фрагмент.

Я надел наушники и, быстро отыскав нужное место, вернул Сильвии кассетник. Она закрыла глаза и стала слушать арию Орфея «Как мне жить без Эвридики?» «Che faro senza Euridice?»

Где-то в середине арии она схватила меня за руку и с жаром произнесла:

— Мэтью, che faro senza te? Как мне жить без тебя?

Я наклонился и поцеловал ее. Долго. Медленно. Страстно.

Внезапно самолет взревел, оторвался от земли и взмыл в ночное небо.

Я наивно полагал, что полет даст нам хоть небольшую передышку от зловещих поучений со стороны нашего предводителя. Но я недооценил его чувство ответственности.

Как только начали разносить еду, в динамиках зазвучал знакомый голос:

— Говорит доктор Пелетье. Хотел бы напомнить всем пассажирам — а особенно членам моей группы — о необходимости принять профилактические таблетки от малярии. Спасибо. Приятного аппетита.

В Асмэру мы прибыли в час ночи. От возбуждения сна у нас не было ни в одном глазу.

Живо вспоминаю свои первые впечатления от Черной Африки. Именно такая она и была — черная. Едва самолет сел, как немедленно погасили сигнальные огни на посадочной полосе, и весь аэропорт превратился в большую черную дыру с отдельными светлыми пятнами в виде белков глаз и зубов. Зрелище, надо сказать, было жутковатое.

Таможня в аэропорту была чисто символической, и мы очень быстро загрузились в душный микроавтобус. Следом три допотопных грузовика везли наш скарб и оборудование. Обоз почти два часа трясся по ухабам, и Сильвия уснула у меня на плече.

Наконец мы добрались до Ади-Шумы. Нашему взору предстали дряхлые хибары под жестяными крышами, которые на обозримое время должны были стать нашим домом.

Пока африканцы разгружали багаж, Франсуа отозвал меня в сторонку.

— Мэтью, я распределяю, кому с кем жить, и хотел тебя спросить, где ты намерен проводить ночи. Вопрос чисто практический.

Я честно ответил:

— Знаешь, Франсуа, я сейчас не могу тебе сказать. Ты можешь пока пристроить меня где-нибудь? Временно.

Он пожал плечами и отошел, бормоча себе под нос что-то вроде: «Американцы… Пуритане чертовы!»

Вот как получилось, что первую ночь я провел в компании Жиля Нагле, коренастого серьезного француза в очках в металлической оправе.

Мы распаковали вещи при свете свечи, поскольку имевшийся в поселке примитивный бензиновый движок обслуживал только операционную и другие лечебные помещения.

Свой громоздкий сверток я пока не распаковывал, но Жиль его приметил и забеспокоился.

— Это что? — спросил он с нескрываемой тревогой.

— Пианино, — ответил я.

— Нет, правда. Серьезно!

— Я серьезно говорю. Это клавиатура. Без инструмента.

— То есть шума от нее не будет?

— Шума? Не волнуйся, Жиль. Она издает музыку, которая звучит только у меня в голове.

— Все равно должен тебя предупредить, — грозно молвил он, доставая штук пять или шесть биноклей, — я очень аккуратен. И надеюсь, что ты тоже будешь поддерживать здесь порядок.

— Не бойся. Тебе не придется меня воспитывать. Я не грязнуля.

Я невольно смотрел на его коллекцию оптических приборов, и он счел необходимым объяснить:

— Если тебя это интересует — у меня есть хобби. Орнитология. — Он произнес это с оттенком гордости.

— А, я так и подумал, — сказал я и полез в кровать в надежде хоть немного поспать.

— Если мне повезет, я увижу северного лысого ибиса. Их осталась всего одна колония в мире.

— Ну, прекрасно. Спокойной ночи.

Не знаю, сколько я на самом деле спал, но помню, что на рассвете я был на ногах. В комнате уже было не продохнуть, и с каждой минутой делалось все тяжелее.

Я подошел к окну, чтобы впервые взглянуть на Эритрею при свете дня, и был поражен.

— Бог ты мой! — ахнул я вслух.

Мой сосед резко пробудился, нащупал очки, вылез из кровати и спросил:

— Что такое? Что случилось?

— Ничего не случилось, — сказал я. — Кажется, вечером здесь собираются давать большой рок-концерт.