Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

– При том, что ты просто обязана знать, что здесь было до тебя, до того момента, как ты сюда пришла. Как воевали, как строили, как делали корабли, как плавили сталь, как романы писали! Это все твоя жизнь. И конкретно твоей жизни не было бы, если б не было… всех этих людей до тебя.

Он глотнул чаю и добавил:

– Кстати, есть легенда или версия, как на Руси появилось обращение «дядя» и «тетя»! Считается, что его ввел указом Дмитрий Донской после какого-то особенно страшного мора, когда перемерло почти все взрослое население, дети и подростки остались сиротами. И Дмитрий Иванович велел детям обращаться к чужим взрослым «дядя» и «тетя», чтоб хоть иллюзия создавалась, что у них есть родные! А ты говоришь – какая разница.

– Ну, я же просто так говорю, – пробормотала Настя. – И потом! Вы, взрослые, очень любите нас пугать! Вы все живете какими-то доисторическими категориями! Войны, пожары, эпидемии, мор!.. В нашем поколении ничего такого не будет, неужели не понятно?! Мы не допустим! У нас открытый мир, мы совсем по-другому живем!

– Настя, – сказала Тонечка, – нет никакого открытого мира. Есть интернет, он, конечно, создает иллюзию открытости, но это только иллюзия…

Настя дернула плечом:

– Ты не понимаешь ни-че-го! Ва-а-абще! Именно на наше поколение пришелся глобальный разрыв с прошлым!.. Вот ты и бабушка – у вас никакого разрыва нет, вы одинаковые, и представления о жизни у вас одинаковые! А я другая! Дру-га-я! И Данька другой!

– Не уверен, – пробормотал Даня.

Настя не обратила на него внимания.

– И вы никогда нас не поймете, потому что мир изменился, а вы не хотите это принимать!

– В чем именно изменился мир?

– Как?! – поразилась Настя. – А информационные технологии?!

– Да бог с ними, – продолжал Герман. – Мой дед пел в церковном хоре и учил в гимназии латынь. А моя мама, дедова родная дочь, работала у Сергея Королева и провожала в космос Леонова. И только посмей сказать, что ты не знаешь, кто такие Королев и Леонов!.. Вот это я понимаю – разрыв поколений! А в интернете сидеть уже научились, по-моему, все, и стар и млад.

– Все равно в нашем поколении ничего не будет, – сказала Настя убежденно. – Ни войн, ни эпидемий. Мам, ты еще про чуму задвинь! Ты любишь про чуму и Средневековье! И про то, что население Европы почти вымерло!..

– И что? Так оно и было!

– Да они же дикие были! Ди-ки-е!.. Руки не мыли! Все отходы в речки сливали! И препаратов никаких не было! Их только потом придумали!.. А мы цивилизованные! И лекарства есть от всего!..

– Положим, не от всего, – вставил Даня, и Тонечка посмотрела на него.

…Его мать умерла от болезни, которую так и не научились как следует лечить.

– Вся штука в том, – проговорил Герман задумчиво, – что ничего нельзя как следует предвидеть. Сейчас все хорошо и прекрасно, можно сидеть в ожидании обеда и рассуждать о разрыве поколений, а что может случиться завтра, никто не знает.

– Да ничего не может случиться! – фыркнула Настя. – Вот этим мы и отличаемся! Вы все ждете каких-то ужасов, а мы точно знаем, что никаких ужасов не будет! Правда, Данька?

Тот пожал плечами.

– Я бы не был так уверен. То и дело что-то происходит. Всякие экзотические вирусы и микробы появляются…

– Да ну тебя, – отмахнулась Настя. – И ты туда же!..

Родион за время дискуссии не проронил ни слова, да и не слушал почти. И вообще его удивляло, как взрослые люди могут всерьез рассуждать про всякую ерунду. Эпидемии, войны, какие-то цари и опричники! Разве это важно? Важно, что дядьку забрали, что негде ночевать, что денег негде взять, хотя бы чтоб обратно в детдом вернуться – пусть позорно это, но куда деваться?! Важно, что новая жизнь оказалась фейком, пустышкой, а он просто замирал от счастья и предчувствия перемен, когда ехал в Нижний на перекладных. Важно, что избили его сильно и теперь везде болит – во рту, в боку, в коленке!.. Важно, что ему хочется есть и спать, а поесть и поспать он может только из милости, если взрослые посторонние люди его покормят и пристроят на кровать.

Важно, что его так и тянет нарисовать эту невозможно красивую и сердитую девушку, и он уже придумал, как ее нарисует, но нет ни бумаги, ни карандаша. И где их взять, у кого попросить?..

Когда принесли еду, Родион обрадовался, но оказалось, что жевать он почти не может – так больно зубы и щеку. И жалко было мяса – здоровенный кусище, и пахло от него как-то особенно вкусно, совсем не так, как в детдомовской столовой, хотя повариха тетя Люба всегда старалась приготовить получше, ее стряпню воспитанники любили! Особенно коврижки, которые она пекла на Новый год, и куличи на Пасху. Изюма она всегда клала много, больше, чем положено по рецепту, и это было очень вкусно. Если сторож Лексеич отправлялся на рынок за изюмом, все знали – весь детский дом! – что тетя Люба задумала плюшки ставить и вечером будет особенный чай!

Но этот кусок мяса с тети-Любиным никак уж нельзя было сравнить, а прожевать его Родион не мог.

Тонечка, поглядев на его мучения, заказала паштет и бульон.