Сценарий убийства

Доехав до Санта-Моники, Рот оставил машину на улице, следующей за городским парком. Водрузив ноги на лавку, мы уселись на стол для пикника и стали смотреть на океан, лежавший за выбеленным песчаным пляжем. На распахнутом перед нами просторе горизонта медленно исчезало солнце. На темнеющем небе появилась первая звезда. От моря потянул чистый и прохладный бриз. У самого прибоя в мелких, не достигавших щиколоток волнах весело резвились полураздетые дети. Закинув за плечо связанные вместе сандалии, по пляжу бегала симпатичная девушка лет семнадцати или восемнадцати. Легко взрывая песок, девушка ускользала от пытавшегося ее догнать неловкого юноши.

– Когда я попал сюда в первый раз – еще ребенком, страстно желавшим снимать кино, – то жил именно здесь. Я вырос недалеко от Модесто, в Долине. Вы когда-нибудь бывали в тех местах? Жара, сушь, местность плоская, как стол, и сотня миль до океана.

В глазах Рота появилось тоскливое выражение. На его лице странным образом выделялись глаза. Нельзя сказать, чтобы его лицо выглядело привлекательным, как бывает у других, не важно, мужчины или женщины. Достигнув пятидесятилетнего рубежа, некоторые мужчины приобретают своего рода обаяние, едва уловимо меняясь, и не то чтобы становятся красивыми, просто выглядят интереснее. Кажется, будто они знают, чего хотят, и привыкли всегда это получать. Стэнли Рот был начисто лишен такого шарма. Узкие, сжатые в кривую линию губы, глаза с тяжелыми веками и оттянутыми вниз уголками. Слишком длинный и широкий нос, казавшийся чересчур тупым и массивным. Узкий, скорее, женственный подбородок выдавал натуру нерешительную и застенчивую.

Впечатлению совершенно не соответствовал взгляд. Впрочем, это не бросалось в глаза сразу. Лишь побыв со Стэнли рядом и как следует изучив это лицо, вы начинали понимать, насколько точно взгляд соответствовал эмоциональному состоянию Рота.

Глаза почти никогда не выдавали его реакцию, нервозность или возбуждение. Эффект выражался в совсем незначительных изменениях – например, насколько широко открыты его глаза или насколько плотно они прикрыты. Глядя на вас с совершенно каменным лицом, Рот мог одним взглядом выразить все, что чувствовал, или, точнее говоря, показать те чувства, которые хотел открыть вам как истинные.

Рот смотрел туда, где на поверхности океана лежала серебряная дорожка, соединявшая ночь с тем, что еще осталось от дня.

– Я приходил сюда каждый вечер и наблюдал, как меняется свет, когда солнце окончательно садится и небо теряет красно-оранжевый оттенок, как начинается вечерний бриз, прохладный и тихий. И как вскоре после этого все: небо, океан, горные вершины на севере, – все погружается в синий полуночный сумрак. – Подперев рукой подбородок, Стэнли Рот улыбнулся, вспомнив времена, когда все, чего он достиг, было мечтой. – Вот поэтому я и назвал студию: «Блу зефир». Странно, да? Для меня это название имело такое огромное значение, что я полагал, будто его смысл поймут и другие. Этого не произошло. До сих пор никто не задал мне вопроса: что означает «Блу зефир» и почему мы назвали студию именно так?

Схватившись за край стола, Рот уперся взглядом в лавку, на которой мы примостили ноги. Затем, тяжело вздохнув, медленно поднял голову и вновь посмотрел на далекий горизонт.

– Этот цвет… Он не совсем полуночно-синий. Скорее, напоминание о песне Дюка Эллингтона. Помните? «Настроение индиго». В этом есть какая-то тоска, есть что-то рвущее сердце. Оно есть в музыке и в цвете. И в том, как с океана приходит бриз, каждый вечер, в одно и то же время. Думая о том, что мне нравилось тогда, когда я впервые пришел на это место, совершенно новое для меня, как и сам Лос-Анджелес, я понял: дело именно в этом миге, когда ты сидишь здесь, у самого океана. Момент окончания дня, час между днем и ночью, когда можно слушать тишину и бриз приносит воспоминания о юности, когда девушки были прекрасны и кажется, что все будет так, как должно быть. Вот почему я назвал студию «Блу зефир»: «Блу» – потому что индиго – цвет ночи, и «зефир» – потому что так называется западный бриз. Ветер, который приносит мечту.

Встав, он сделал несколько шагов к океану, словно хотел следить за тем, что находится на краю горизонта, до тех пор, пока его линия не исчезнет навсегда, растворившись в ночи.

– Я не хотел быть просто еще одним директором студии. Я не хотел, чтобы студия «Блу зефир» стала очередной киностудией, – сказал Рот, поворачиваясь ко мне. – Когда я пришел сюда тридцать лет назад, то хотел совершить что-то значительное. Собирался стать новым Орсоном Уэллсом. Я хотел снять фильм не хуже «Гражданина Кейна». Нет, даже лучше…

– Вы получили «Оскара».

– Можете вспомнить название фильма?

Наверное, его удивило бы только одно: если бы я сразу вспомнил название, а не принялся вместо этого оправдываться, говоря, что вспомню, пожалуй, если немного подумаю.