Сценарий убийства

Распахнув дверь, он пропустил меня вперед. Кабинет профессора напоминал одиночную камеру с металлическим письменным столом и книжным шкафом, отодвинутым к дальней стене. Спартанская обстановка предусматривала лишь два исключения: затертый персидский ковер ручной работы на полу и черно-белый снимок в золотой рамке – очевидно, фотография дочери.

Предложив мне гостевой стул, профессор устало опустился в кресло.

– В моей аудитории редко попадаются студенты в костюмах и галстуках. Точнее – никогда. К тому же простите, но вы, мягко говоря, старше большинства моих студентов. Если бы зашел кто-нибудь из администрации – случайно заблудившись, например, – костюм не был бы таким дорогим, – бросив оценивающий взгляд, заметил Эрлих. – Отчасти поэтому я сказал, что вы не такой, как я ожидал. Боюсь, в моем представлении адвокаты по уголовным делам – люди шумные и одетые как минимум броско.

Когда профессор говорил, его лицо оживлялось. Особенно живыми становились глаза. Простыми словами объясняя то, над чем поработал мозг, Эрлих явно испытывал удовольствие. И манера держаться, и та легкость, с которой он формулировал законченные фразы, – во всем присутствовала отчетливая элегантность. Эрлих производил впечатление действительно незаурядного ученого, и в тесном кабинете держался точно так же, как в переполненной восхищенными слушателями аудитории.

Лишенный надменности – невыносимой черты интеллектуалов, мнящих о собственном превосходстве, Эрлих нисколько не казался претенциозным. В нем было что-то неуловимо правильное. Такой человек вряд ли станет кичиться своими достоинствами, выставляя их против недостатков окружающих.

Слегка приподняв чисто выбритый подбородок, Эрлих взглянул на меня уверенно и проницательно. Вероятно, так, как он заглядывал в суть любого явления.

– Я знал, что рано или поздно вы придете ко мне, – невозмутимо сказал Эрлих.

– Тогда почему не перезвонили и не ответили на письма?

– Я надеялся, что этого не произойдет. То есть что вы не станете искать встречи. Ведь ясно, чего вы хотели или, точнее, могли хотеть.

Возникло желание извиниться, словно я беспричинно нарушил его уединение.

– Я хотел по возможности расспросить насчет…

Замявшись, я не мог решить, как назвать его бывшую супругу. Эрлих знал и любил Мэриан Уолш, я же расследовал смерть Мэри Маргарет Флендерс. Вряд ли стоило высказывать и соболезнование по поводу утраты бывшей жены. Они развелись много лет назад, так и не став друзьями. Хотя да – конечно, она оставалась матерью их ребенка.

– Насчет Мэриан? – переспросил Эрлих, уловив мое состояние. – Я называл ее так. Мэриан Эрлих – это имя записано в свидетельстве о рождении нашей дочери. До свадьбы ее звали Мэриан Уолш. Хотя вам это известно, не так ли?

Потянувшись к ящику стола, Эрлих достал пачку сигарет. Глубоко затянувшись, прикрыл глаза и медленно выпустил дым через ноздри.

– Курение против здешних правил, – сказал Эрлих. – Я выкуриваю одну в день, после лекции. Только одну сигарету. Мое единственное преступление, которое, как можно заметить, повторяется снова и снова. Я тот, кого вы называете серийным преступником. – Он затянулся еще раз, наблюдая за дымом, поднимавшимся по ленивой спирали. – Мистер Антонелли… Как вы считаете, не это ли причина, по которой превращаются в преступников? Потому, что, нарушая общепринятые нормы, получают новые ощущения от бытия, чувствуя момент своей идентификации как личности. Странный феномен двадцатого века – своего рода ореол, окружающий преступника и его преступление. Не такое преступление, разумеется, – смущенно добавил он, кивнув на тлеющую сигарету. – Сказанное касается серьезного преступления. Убийства…

Хотя Эрлих допускал широкий подход к проблеме, скорее всего последнее было сказано про убийство его бывшей жены.