Небо без единого облачка и бесконечное солнце. Так продолжалось круглый год, словно природа и ее суровые законы оказались вытеснены отсюда одной лишь волей человеческого воображения. Даже повисшая на горизонте легкая дымка, песчано-серого оттенка днем и становившаяся красно-оранжевой к ночи, – даже она казалась напоминанием не о потоке транспорта, а о пути, на котором все в этом мире становится чем-то еще, сбрасывая одну личину и надевая другую.
Махнув рукой, охранник пропустил лимузин на студию «Блу зефир». Закрываясь, позади прогрохотали ворота – синие, снаружи сверкавшие золотом. Внешне студия напоминала одно из армейских сооружений времен Второй мировой войны – из тех, что возводили за одну ночь и не сносили лишь потому, что дешевле содержать их, чем строить на этом месте что-то новое. Куда ни посмотри – везде постройки с округлым верхом и окнами из металлической сетки, двухэтажные бараки с плоскими крышами и огромное количество ангаров с квадратными воротами, явно предназначенных для хранения машин и амуниции.
Наш путь извивался по унылому однообразному лабиринту, а вдоль узкой дороги, по которой мы ехали, стояли пальмы – выше, чем любое из мелькавших по бокам строений. Улица завершалась круглой площадкой. Остановив машину около небольшого и ничем не примечательного бунгало, водитель сообщил, что именно в этом месте Стэнли Рот держит свой офис.
По дороге мы проехали мимо штаб-квартиры компании, где Стэнли Рот проводил большую часть деловых встреч. Именно в штаб-квартире он делал то, что сам называл бизнесом компании. Бунгало считали местом, где он делал работу, по его словам, реальную – то есть те самые фильмы, которые продюсировал или снимал. Бунгало выстроили специально для Рота, сделав точной копией того, в котором он работал в молодости, в дни первого успеха. Привычное суеверие – или вера в то, что человек не должен ничего менять с того момента, когда достигнет вершины, на которой становится великим все, что он создает? Великим и успешным.
Стэнли Рот никогда не расставался с тем, что хоть раз приводило его к успеху. Пятикомнатное бунгало не выглядело комфортным для работы – скорее это был музей былых достижений. Переступив порог, вы понимали: здесь все посвящено Стэнли Роту. По стенам висели плакаты вроде старых плакатов из его детства, прошедшего в Сентрал-Вэлли. Тогда Рот клеил афиши единственного в городе кинотеатра на телефонные столбы, зарабатывая несколько долларов в день.
Не знаю, были плакаты настоящими или нет. Но, разглядывая их аккуратно оформленные и совершенно одинаковые рамочки, я подумал: возможно, плакаты отпечатаны специально, чтобы служить напоминанием о пути, который прошел Рот.
Плакаты оказались только началом. Дальше висел контракт, оформленный в рамочку, – тот, что Рот подписал на первую работу в кино, когда стал помощником режиссера в картине, о которой я никогда не слышал и которую, наверное, видело лишь несколько человек. Один из сотни документов, в ретроспективе демонстрировавших уверенный рост карьеры Стэнли Рота.
Там были письма, написанные известными людьми, включая двух последних президентов, один из которых был мне симпатичен, и фотографии, сотни фотографий, – каждая, насколько я мог судить, тем или иным образом соотносилась с фильмами Стэнли Рота.
В комнате со сдвижными дверями, служившей кабинетом, на небольшой книжной полке над рабочим столом были еще две фотографии. На первом снимке сияющая Мэри Маргарет Флендерс стояла рядом с Ротом, который держал над головой полученного в тот вечер «Оскара». Роту вручили награду за лучшую режиссерскую работу. Второй снимок был сделан двумя годами позже: она сама возвышалась возле пюпитра, с той же незабываемой улыбкой на лице, прижимая к груди «Оскара» за лучшую женскую роль.
Рот проследил за моим взглядом.
– Этот фильм снял я. – У него была внешность человека, заранее обдумывающего все, что он говорит. – Я был режиссером всех картин с ее участием и всех фильмов студии, снятых более-менее хорошо.
В комнате было темно и прохладно. В полумраке Рот устало сидел за столом, забросив ногу на ногу и скрестив на груди руки. Он не поднимал головы и казался или слишком утомленным, или целиком поглощенным своими раздумьями. Начиная говорить, чуть поднимал взгляд и снова опускал глаза вниз, едва заканчивая фразу. Рот не производил впечатления рассеянного человека – напротив, он с явным вниманием слушал все, о чем я говорил. Проявляя интерес к определенной, казавшейся важной теме, он прищуривал глаза, одновременно кусая краешек нижней губы.
– Мистер Антонелли, я последовал вашему совету и заявил полиции, что уже сообщил им все, что знал, поэтому не вижу никакого смысла в новом допросе.
Он внимательно смотрел на меня. Рот хотел видеть, к какому эффекту приведет выражение его доверия. Нескольких секунд было достаточно.
– Вы по-прежнему уверены, что вас арестуют?
Взгляд Рота снова сосредоточился на мне. Он кивнул:
– Да… Я почти уверен.
– Вы рассказали им все? – Прежде чем он успел ответить, я добавил: – Что в точности вы заявили полиции?