Сцены из лагерной жизни

Выходной день. Фариду остается ровно двадцать шесть дней до долгожданной свободы. Он уже отпустил небольшой волос и весь преобразился, как преображается всякий зек, разменявший последний месяц на зоне.

Барак, секция, предпоследний проход, где обычно обитают блатные и авторитеты. На тумбочке гора газет и журналов, дым коромыслом.

В три часа дня в секцию неожиданно влетают два прапорщика и капитан Петренко. Очередной обход в поисках добычи. Зеки быстро гасят и спуливают окурки кто куда. Прапорщики скорым шагом устремляются к последним, «козырным», шконкам, успевая пробежаться рыщущими глазенками по лицам и позам сидящих и снующих. Жажда добычи и хоть какого-то улова делает их похожими на мерзких шакалов.

Капитан Петренко идёт прямо в проход Фарида, тот встаёт с койки и садится, стараясь не встретиться взглядом с хищником.

— А, Фарид!.. — издевательски-радостным тоном восклицает Петренко, как будто только заметил татарина. — Газетки почитуешь, книжечки. — Он мешает русские и украинские слова, в общем, говорит как неотёсанная дубина. — Скикы осталось, га? Шось не дужэ весел…

— Двадцать дней, — нехотя отвечает Фарид и тяжело вздыхает.

— Бачу, волос видпустив вже… Острыжэм, ничого!

Фарид молчит и, сцепив крепко зубы, ждёт худшего.

Петренко тем временем лезет в верхний ящик тумбочки, достает оттуда мыло, щетку, письма, папиросы, домино, ручку.

— О, четки! — вертит он в руках красивые чётки, которые только вчера принесли из рабочей зоны, на освобождение Фариду. Спокойно кладет их в карман. — Не положено. На воли будэш носыты. — Петренко задевает что-то на тумбочке, и мыло падает на пол.

Фарид молчит.

Петренко открывает дверцу и вытряхивает содержимое тумбочки прямо в проход. Книги, свернутые носки, брюки, рубашка, банка из-под кофе, две пуговицы, спички, баночка с солью, крем… Далее идут какие-то свертки, пакеты и бог знает что ещё. Шмон будет долгий и капитальный.

— Скажи, что ты хочешь найти, и я тебе отвечу, — говорит Фарид. Его уже начинает малость потряхивать.

— Знамо шо, Фарид, знамо, — ухмыляется Петренко.

Последним из тумбочки извлекается целлофановый мешок с пряниками. Петренко демонстративно переворачивает его, и пряники сьшлются под ноги Фарида. Тумбочки пуста.

Лицо Фарида медленно наливается кровью, он теряет всякое благоразумие и терпение.

— Ты что же это, пидор, делаешь?! — чётко произносит он, готовый вцепиться гаду в глотку.

Петренко в это время высыпает спички из коробков, но судьба Фарида уже предрешена, это видят все.

— Шо-о ты сказав?! — Вещи мигом оставлены, Петренко впился глазами в Фарида. — Шо ты сказав?! — повторяет он ещё раз и встает с корточек.

— Я сказал, что ты пидор и мразь, хуесос поганый, животное!

Глаза в глаза. Гнев, ненависть, бессилие и безысходная тоска. Здесь ты до последней секунды раб и не вздумай претендовать на большее!

— Пишлы зи мною, — говорит Петренко и быстро, на всякий случай, выходит из прохода. Он подзывает прапорщиков, и они вместе ждут, пока Фарид оденется.

— Игорь, — обращается Фарид к соседу, — скажи Седому, чтоб не забыл насчет Вити… Он в курсе дел. Пояснишь, за что меня уволокли.

Все выходят. Зеки плюются вслед легавым.

* * *

Через двадцать минут остриженного наголо Фарида повели в изолятор. Пятнадцать суток за оскорбление офицера.

Выйдя из ШИЗО, Фарид рассказал мне, что ублюдок Петренко ещё трижды проделывал то же самое без него и, обращаясь к зекам во время своих фокусов, всегда говорил одно и то же: «Привет Фариду».

Недавно к капитану Петренко прикрепили двоих молоденьких курсантов, прибывших в зону. Говорят, они успешно перенимают его опыт…

Отремонтировали

Весна. Ремонт барака собственными силами. На улице почти тепло, на душе очень скверно. Игорь Жук и Стёпа Бандера возятся в одной из секций. Один — бывший шнырь, другой — бывший повар. Стёпа здоровый и старше, Игорь меньше и спокойней, весь в себе, сроку — девять лет.

Из-за какого-то пустяка возникает перебранка и ругань. Стёпа рычит на Игоря и лает его всяко-разно, тот огрызается в ответ, кипит и напоминает Стёпе, что он всего лишь повар… Атмосфера накаляется — шнырь, по мнению Стёпы, не блатнее повара, и он его в гробу видал.

Наконец Стёпа пинает Игоря ногой в грудь и сам чуть ли не падает с табуретки, на которой стоит. Тот отлетает в сторону и, зацепившись за доски, падает на пол. Торчащий гвоздь впивается Игорю в ногу, и он дико взвывает от боли. Вскочив, тут же бежит в угол секции, где стоит ведро с инструментом.