Сцены из лагерной жизни

Прошло месяца три — три с половиной, я начисто забыл о послании, и вот в один из дней нарядчик не выпустил меня на работу, пояснив, что он выполняет указание моего начальника отряда капитана Шевчука, или Горбатого, как называли его мы. Я был крайне удивлен, гадал, что к чему, но выяснить ничего не смог.

Капитан Шевчук подошел ко мне только на общей поверке и как-то многозначительно, с явно скрытой иронией сказал:

— Ну что, Паша, сейчас пойдём…

— Куда это? — спросил я в ответ, ничего толком не понимая, но чувствуя что-то необычное, предчувствуя нечто.

— Сейчас узнаешь, — ухмыльнулся Горбатый и, Отвернувшись от меня, сплюнул на землю. Он делал так в моменты особого волнения и стресса, я это знал.

По окончании поверки он сразу повел меня в штаб колонии. Войдя следом за отрядником в кабинет капитана Иванова, замначальника по политико-воспитательной работе, я увидел, что здесь полно офицеров. Начальники отрядов, оперативники, режимники и сам хозяин — начальник ИТК подполковник Бобровничий сидели кто где и ожидали «гостя»! То есть меня.

Отрядник быстро доложил по форме, присел на свободный стул у стены, а я, как и положено, остался стоять у двери, переминаясь с ноги на ногу и совершенно ничего не понимая. Гнетущая тишина длилась с полминуты, двенадцать пар глаз сверлили меня так, будто я только-только спустился с небес на землю или воскрес.

Наконец капитан Иванов переглянулся с хозяином, тот кивнул ему, он встал из-за стола, указал рукой на портрет Брежнева, висевший на стене по левую руку от меня, и спросил:

— Ты знаешь этого человека, Стовбчатый?

Я опешил от подобного вопроса и подумал было, что он издевается надо мной. Кто же не знал в то время дорогого товарища генсека! Однако вопрос был задан на полном серьезе, об этом говорили глаза и интонация.

— Разумеется, знаю, — ответил я.

— И кто же это? — снова спросил замполит.

— Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев…

— Правильно, он самый. Ты часом не состоишь в родственных связях с генеральным? — совсем тихо, но опять же серьезно спросил Иванов.

Издеваются, заразы! Чего им от меня надо, не пойму. Я смотрел на него как на врага и силился что-то сообразить. Я и Леонид Ильич?.. Что же тут можно было «шифрануть», когда ты начисто забыл о письме?! Какая к черту связь и какие родственники?! В моей памяти отложилось твердое убеждение, что письмо не дошло: за время ожидания ответа я накрепко свыкся с этой мыслью и потому так туго соображал. Я смотрел на администрацию как на конченых идиотов, а они в свою очередь смотрели на меня как на настоящего шиза. Да, они видели, что я ни грамма не тушуюсь и не притворяюсь, хотя ожидали, по всей видимости, совершенно иной реакции… Не могли же они знать, что я позволил себе забыть, и забыть на все сто, о таком важном, с их точки зрения, письме. Откуда им было знать, что генсек для зека что ассенизатор для чиновника.

— Нет, не состою, а в чем дело? — ответил и сразу спросил я.

— А пе-ре-пис-ку не поддерживаешь с ним? — как будто не слыша меня, спросил все тот же Иванов.

Лишь после этого вопроса я почувствовал, как ток пробежал по всем моим клеткам и жилам, у меня даже дыхание перехватило от внезапного озарения… Я бросил молниеносный взгляд на стол и все понял…

Да, на столе лежало мое исчерканное красной пастой письмо, и в этом не было никаких сомнений. Под письмом, на скрепках, лежала еще целая куча разных бумаг размером поболе.

— Узнаёшь? — замполит, конечно же, перехватил мой взгляд и приподнял письмо двумя пальцами. — Твоё или нет?

Несколько секунд я лихорадочно что-то соображал, потом сказал:

— Да.

Отпираться не имело смысла.

— И как же ты посмел, негодяй, написать та-кое письмо та-кому человеку?!

Любезности, увы, кончились, начиналось нечто другое…

— Ты — враг народа, бандит, подонок — написал генеральному секретарю партии, главе государства!.. Мы здесь все коммунисты, — он обвёл взглядом сидящих, и я понял, куда попал и что это за собрание, — но нас бы за подобное письмо расстреляли в течение суток! И это нас, нас, а ты!..

— Так я ж не член партии, гражданин капитан, да и что такого я там написал, что? Ну письмо, ну и что? — Мне не оставалось ничего другого, как косить под дурачка, что я и начал делать.

— Что-о?! Ничего такого?! А это, это!.. — Капитан Иванов снова подхватил письмо, быстро нашел нужные места и стал зачитывать про пряники и белье, потом что-то ещё.

Опустив голову, я слушал его нотации и крики, а сам исподтишка наблюдал за реакцией публики. Все они, даже хозяин, едва сдерживали улыбки, но, боясь друг друга, играли свою роль. Спектакль длился долго, не менее сорока минут, и все это время «господа служивые» вразумляли «глупого Пашу» как могли. А Паше ну никак не хотелось снова в «бетонный мешок» на шесть месяцев, и он переигрывал всех.

В конце концов, выполнив свою миссию, коммунисты разошлись по своим делам, а я остался с тем, на чью голову, собственно, и свалилась вся эта байда с письмом. Замполит изрядно выдохся, изменил тон и говорил со мной уже как с товарищем по несчастью или подельником.