Читаем Сцены из народного быта полностью

Все засмеялись.

– Нет, не мертвого! – возразил черкес.

– Ну, так нечаянно, – промолвил молодой человек.

– Словно бы барин-то маленичко… – заметил лукаво Аким…

И посыпался на бедного черкеса град насмешек.

– Ты, может, в зверинце… – говорил полковник.

Черкес уже начинал обижаться, но вошедший Кузьма доложил, что подводы готовы и народ дожидается.

На улице толпа. Мужики, бабы, одна с грудным ребенком, девки, мальчишки, с дубинками, с хворостинками, с палками, с ружьями, в рваных полушубках, в кафтанишках, в сапогах, в лаптях, в валенках, стоят смирно. Один мужичок заряжает ружье, перевязанное около курка веревкой, выдергивая из шапки паклю для пыжа.

– А мое давно заряжено, – заговорил стоящий с ним рядом, – под самый под покров я его зарядил… господа в те поры приезжали. Ружьишко оно ничего, только ствол стал отскакивать.

Вышли охотники.

– Здорово, ребята, – воскликнул полковник.

Загонщики молча поклонились.

– Это что такое? – закричал он, увидавши бабу с ребенком.

– Бабеночка, сударь, наша…

– Что ж, она с ребенком в лес пойдет?

– Муж, сударь, у ей замерз, так, значит, кормится… в чужих людях живет.

– Ничего, сударь, мы привычные, – робко проговорила бабенка.

Пищалинские всей кучей выступили вперед заявлять свою претензию.

– Что вам нужно? Вы загонщики? – обратился к ним полковник.

– Никак нет, ваше сиятельство, – выступил вперед красный, как кирпич, мужик, – мы пищалинские.

– Что значит?

– Вы как насчет ведьмедя этого понимаете? – заговорил он вкрадчиво.

– А что?

– Он лег, значит, в нашем косяке, а они теперича его перегнали… перегнали они его, а мы, значит…

– Обижены, – подхватил другой. – Надо говорить по-божьему – обижены!..

– За нашу добродетель, – закричал Мирон.

– Ты, кажись, рвань гы эдакая, еще не проспался, – заметил Кузьма.

– Кузьма Микитич! Жив бог, жива душа моя! Понял? Ну и больше ничего! – отрезал Мирон.

Заговорили все вдруг.

– Мы теперича, значит, пищалинские, все наше общество…

– Сделайте вашу такую милость…

– Собрамши теперича все наше общество… мы, ваше степенство, люди бедные…

– Опосля этого они и скотину нашу угонять будут.

– Ведьмедя нам бог даровал, мы с им живы не расстанемся…

– Ежели их теперича не сократить…

Крик увеличивался. Охотникам становилось неприятно, полковник не знал, кого слушать и кому отвечать. Разлилось море нескладного мужицкого шуму. Раздались оплеухи. Бабы завизжали. Загонщики ринулись.

– Стой! – кричал черкес.

– Стрелять буду! – кричал полковник.

Мирон, раненный в глаз, прислонился к воротам и орал во всю глотку:

– Помираю! Деревню спалю! Все выжгу!

Бой длился недолго. Неистовая брань полковника остановила нападающих. Кто поднимал сбитую с головы шапку, кто расчесывал бороду, кто потирал разбитые скулы. Из переговоров выяснилось, что они желают получить свою долю, то есть – ведро водки. Охотники согласились.

– Будь по-вашему, – сказал полковник.

– Ну, вот и делу конец! Трогай, ребята!..

– Коли ежели ведро – все мы согласны! Шабаш! Согласны! Ведро мы, господа мужички, выпьем за ихнее здоровье, а там ежели что – твори бог волю!.. Все под богом! Так ли я говорю? Все я пропил, а бога я люблю! Верую, господи!.. Вот я какой человек! Ведьмедь меня боится! У меня ходи круче!..

Кузьма делал распоряжения.

– Ты, Аким Иваныч, с бабами иди по ручью…

– Что ж я там с бабами буду делать?

– Постой! Опосля вам всем от меня разрешение будет. Пойдешь ты с бабами к ручью, да там меня и ждите. Ребят тоже возьми. Бабы, трогай! А ты, Микитич, веди народ к старой плотине… Дойдешь до старой плотины и сейчас стой!.. А вы, пищалинские, ступай все за бабами.

Загон тронулся. Осталось несколько мужиков в качестве телохранителей. Мирон пристроился к полковнику.

Охотники подъехали к густому лесу и стали на просеке. Видно было, как вереницей тянулись по пояс по рыхлому снегу бабы, прокладывая путь сзади идущим пищалинским мужикам.

– Что же это они, черти, баб-то вперед пустили, – заметил кто-то из охотников.

– Потому, сударь, баба завсегда помягче, потяжеле мужика, проминать ей дорогу способнее, – ответил шутливо Кузьма.

Вынули нумера и пошли все в непроницаемую чащу леса, задевая и отряхивая пушистый снег с густых ветвей сосен. Полковника вели двое под руки. Вышли на поляну.

– Первый нумер? – спросил шепотом Кузьма.

– Мой, – ответил молодой человек в изящном полушубке.

– Пожалуйте тут.

Пошли дальше.

– Второй нумер?

– Я, – отвечал мрачно черкес.

– Извольте тут становиться.

Третьим нумером стал полковник, четвертым какой-то господин в очках, никогда не бывший на охоте и не имеющий об ней никакого понятия; пятым – не знаю кто. Кузьма пожелал доброго часа и пошел в лес делать дальнейшие распоряжения.

Охотники стояли друг от друга на расстоянии сорока шагов. Телохранители сзади, то приседая, то выпрямляясь, следили за малейшим шорохом, за малейшим движением каждого прутика.

Тихо…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза