Сцены из провинциальной жизни

Я сразу же узнала этот тон — тон родителя, которому не терпится похвастаться своим ребенком. И сразу же прониклась сочувствием к этому бедняге. Его сыну за тридцать, а о нем нечего сказать, кроме того, что он умеет укладывать бетон! И как тяжело сыну жить под давлением такого стремления у родителя, стремления гордиться! Если и была причина, почему у меня была прекрасная успеваемость в школе, то это желание дать повод для гордости моим родителям, которым было так одиноко в этой чужой стране.

Английский отца был вполне сносный, как я уже говорила, но это явно не был его родной язык. Когда он произносил какую-нибудь идиому, то выдавал ее с шиком, словно ожидая аплодисментов.

Я спросила, что он делает. («Делает» — какое бессмысленное слово, но он понял, что я имею в виду.) Он сказал, что он бухгалтер, работает в городе.

— Наверно, отсюда очень трудно добираться до города, — заметила я. — Разве вам не было бы удобнее, если бы вы жили поближе?

Он что-то пробормотал в ответ, но я не расслышала. Последовало молчание. Очевидно, я наступила на больную мозоль. Я сменила тему, но это не помогло.

Я не ожидала многого от этого вечера, но скучная беседа, долгие паузы и еще что-то, носившееся в воздухе (то ли разногласия между отцом и сыном, то ли плохое настроение), — это было уж слишком. Еда была скверная, угли стали серыми, я замерзла, начали сгущаться сумерки, Крисси докучали москиты. Я не была обязана сидеть в этом заросшем сорняками дворе за домом, не была обязана участвовать в семейных разборках людей, которых едва знала, даже если один из них был моим любовником. Итак, я подняла Крисси и усадила ее в коляску.

— Не уезжайте, — сказал Джон. — Я приготовлю кофе.

— Нужно ехать, — ответила я. — Ребенку давно пора спать.

У калитки он попытался меня поцеловать, но я была не в настроении.

История, которую я сочинила для себя после того вечера, сводилась к тому, будто измена мужа спровоцировала меня до такой степени, что для того, чтобы наказать его и спасти мою amour propre[44], я тоже ему изменила. Теперь, когда стало очевидно, какой большой ошибкой была эта измена — по крайней мере в выборе партнера, — измена мужа представилась мне в новом свете: вероятно, это тоже была ошибка, поэтому не стоит из-за этого расстраиваться.

Тут я из скромности задерну занавес над уик-эндами, когда мой муж бывал дома. Я уже рассказала достаточно. Позвольте лишь напомнить, что в свете этих уик-эндов мои отношения с Джоном по будням исчерпали себя. Если Джон был заинтригован и даже влюбился в меня, это оттого, что в моем лице он встретил женщину на пике ее женской власти, живущую интенсивной сексуальной жизнью — жизнью, которая на самом деле почти не имела к нему отношения.

Мистер Винсент, я прекрасно понимаю, что вы хотите услышать о Джоне, а не обо мне. Но единственная история, связанная с Джоном, которую я могу вам рассказать или готова рассказать, — именно история о моей жизни и его месте в ней. Моя история, история обо мне, началась за годы до того, как Джон появился на сцене, и продолжалась много лет после его ухода со сцены. В тот период, о котором я вам рассказываю, мы с Марком играли главные роли, а Джон и та женщина в Дурбане были на вторых ролях. Так что выбирайте. Примете ли вы то, что я могу вам предложить? Мне продолжать рассказ или же закончить здесь и сейчас?

Продолжайте.

Вы уверены? Потому что я хочу прояснить еще один момент. Дело вот в чем. Вы совершаете большую ошибку, если думаете, что разница между двумя историями — той, которую вы хотели услышать, и той, которую я вам рассказываю, — всего лишь вопрос перспективы, и что, если, с моей точки зрения, история Джона была просто одним эпизодом среди множества других в длинной повести моего брака, вы сможете посредством щелчка изменить перспективу, а затем мастерски отредактировать эту историю, так что она превратится в историю о Джоне и об одной из женщин, которые прошли через его жизнь. Нет. Решительно нет. Я со всей серьезностью предостерегаю вас: если вы начнете играть с вашим текстом, вырезать слово здесь и вставлять там, вся эта история превратится в прах у вас в руках. Я действительно была главным персонажем. Джон действительно был на вторых ролях. Извините, если кажется, будто я читаю вам лекцию о вашей профессии, но в конечном счете вы меня поблагодарите. Вы понимаете?

Я слышу то, что вы говорите. Не обязательно соглашаюсь, но слышу.

Хорошо, только потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Как я уже говорила, для меня это были великие дни, второй медовый месяц, более сладкий и долгий, чем первый. Иначе с чего бы мне так хорошо их запомнить? «Я действительно вхожу в силу! — говорила я себе. — Так вот какой может быть женщина, так вот на что способна женщина!»