Сцены из жизни богемы

— Это мне знакомо, — проронила Мюзетта.

— А сама-то ты откуда возвращаешься в экипаже? — спросил Марсель.

— Я проводила Алексиса на вокзал, он поехал навестить родителей.

— Что он за человек?

Теперь пришла очередь Мюзетты нарисовать обворожительный портрет ее нынешнего возлюбленного. Так, прогуливаясь, Марсель и Мюзетта посреди бульвара разыгрывали комедию на тему «вернись, любовь!». То с нежным, то с насмешливым простодушием они повторяли строфу за строфой знаменитую оду, в которой Гораций и Лидия так изящно воспевают прелесть своей новой любви, а под конец приписывают post scriptum к прежней. Когда Мюзетта и Марсель подходили к перекрестку, из-за угла появился военный патруль.

Мюзетта разыграла испуг и, ухватившись за Марселя, воскликнула:

— Боже мой! Смотри-ка — солдаты! Должно быть, опять начинается революция! Уйдем поскорее! Я боюсь! Проводи меня.

— Но куда? — спросил Марсель.

— Ко мне. Посмотришь, как у меня уютно. Я угощу тебя ужином. Поговорим о политике.

— Нет! Какой бы ни был ужин, к тебе я не пойду, — ответил Марсель, неотступно думавший о господине Алексисе. — Я не люблю пить из чужого бокала.

Мюзетта не знала, что возразить. Но тут сквозь дымку воспоминаний перед ней предстала убогая каморка художника, — ведь Марсель не стал миллионером. И Мюзетте пришла в голову мысль: когда снова появился патруль, она опять сделала вид, будто страшно испугалась.

— Сейчас начнут стрелять! — вскричала она. — Я боюсь идти домой. Марсель, будь другом, проводи меня к моей приятельнице, которая, кажется, живет где-то около тебя.

Проходя по мосту Пон-Нёф, Мюзетта вдруг расхохоталась.

— Что с тобой? — спросил Марсель.

— Ничего. Я вспомнила, что подруга переехала. Она теперь живет в Батиньоле.

Увидев идущих под ручку Марселя и Мюзетту, Родольф ничуть не удивился.

— Так-то оно и бывает, когда на любви не поставишь навсегда крест.

XVI ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ЧЕРМНОЕ МОРЕ

Уже пять-шесть лет Марсель работал над знаменитой картиной, которая, как он утверждал, изображала переход евреев через Чермное море, и уже пять-шесть лет этот шедевр колорита упорно отвергался всеми жюри выставок. Картина столько раз странствовала из мастерской живописца в музей и из музея в мастерскую и так хорошо изучила дорогу, что, если бы ее поставить на колесики, она самостоятельно отправилась бы в Лувр. Марсель раз десять переделывал свое творение сверху донизу, и решительные отказы жюри объяснял только личным недоброжелательством судей, от нечего делать он составил в честь этих академических церберов небольшой словарик ругательств и иллюстрировал его зверски ядовитыми рисунками. Сборник этот приобрел широкую известность и пользовался в мастерских и в Академии художеств не меньшим успехом, чем бессмертный плач Жана Белена, придворного живописца турецкого султана, все парижские мазилки знали его наизусть.

Долгое время упорные отказы жюри мало трогали Марселя. Он не унывал и был твердо убежден, что картина его, хотя и меньших размеров, все же достойна занять место рядом с «Браком в Кане Галилейской» — величественным шедевром, ослепительные краски которого не померкли под пылью веков. Поэтому каждый год, как только начиналась подготовка к «Салону», Марсель посылал свое произведение на суд жюри. Но чтобы сбить с толку судей, питавших предубеждение к «Переходу через Чермное море», он, не меняя общей композиции, переделывал кое-какие детали и давал картине новое название.

Так, однажды картина предстала перед жюри под названием «Переход через Рубикон», но под тогой Цезаря судьи распознали фараона, и он был отвергнут с подобающим его сану почтением.

На следующий год Марсель покрыл соответствующее место картины белилами, которые должны были изображать снег, в углу посадил елочку, одного из египтян перерядил в мундир гренадера императорской гвардии и окрестил картину: «Переправа через Березину».

Члены жюри протерли очки об обшлага своих академических мундиров и не поддались новой хитрости живописца. Они без труда узнали назойливый холст, особенно по огромной разноцветной лошади, которая вздыбилась на гребне волны. Шкура этого коня служила Марселю местом для всех его колористических опытов, и он называл ее синоптической панорамой «тонких оттенков», ибо здесь можно было наблюдать самые разнообразные сочетания цветов и всю игру света и теней. Но жюри и тут проявило полное бесчувствие, и «Переправа через Березину» получила все черные шары, имевшиеся в распоряжении судей.

— Что ж, так я и знал, — сказал Марсель. — На будущий год представлю ее под названием: «Переход через „Пассаж Панорам“.

— Вот и обдуришь их… их, их, их…— пропел Шонар на оригинальный мотив собственного сочинения, — страшный мотив, построенный на аккордах, оглушительных как раскаты грома и весьма небезопасных для рояля.