Сцены из жизни богемы

Франсина слышала эти слова и увидела, в какое отчаяние повергли они ее друга.

— Что нам до желтых листьев? — говорила она, и в улыбке ее светилась искренняя любовь. — Что нам до осени? Сейчас лето, и листва зеленая, надо пользоваться этим, дорогой мой… Когда ты заметишь, что я собираюсь уйти из жизни, обними меня покрепче, поцелуй и запрети уходить. Ты ведь знаешь — я послушная, я и останусь.

И прелестное создание в течение пяти месяцев с песней и улыбкой на устах шло по тяжкой стезе богемы. А Жак охотно поддавался самообману. Его приятель не раз говорил ему:

— Франсине хуже. За ней нужен уход.

Тогда Жак бегал по всему Парижу, чтобы раздобыть денег на лекарство, но Франсина и слышать не хотела о лекарствах и выбрасывала их за окно. По ночам, когда ее бил кашель, она потихоньку выходила на лестницу, чтобы Жак не слышал.

Однажды они вдвоем поехали за город, и Жак увидел дерево с чуть пожелтевшей листвой. Он с тоской взглянул на Франсину, которая, задумавшись, медленно шла рядом с ним.

Она заметила, что Жак побледнел, и поняла его мысль.

— Какой ты глупыш, — сказала она, целуя его, — ведь сейчас только июль. До октября еще целых три месяца. Если мы будем любить друг друга, как теперь, днем и ночью, мы удвоим срок, который нам дано прожить вместе. Наконец, если мне станет хуже, когда пожелтеют листья, мы переселимся куда-нибудь в сосновый лес — ведь сосны не желтеют.

В октябре Франсина слегла. Товарищ Жака лечил ее… Комнатка, в которой они жили, помещалась на самом верхнем этаже и выходила во двор, где росло одно-единственное дерево. С каждым днем ветви его все больше оголялись. Жак занавесил было окно, чтобы больная не видела дерева, но Франсина потребовала, чтобы занавеску сняли.

— Любимый мой, — говорила она Жаку, — я дам тебе в сто раз больше поцелуев, чем на дереве листьев…— И добавляла: — К тому же, мне гораздо лучше… Скоро я начну выходить. Но тогда уже будет холодно, мне не хочется, чтобы у меня были красные руки, — купи мне, пожалуйста, муфту.

И больная все время только и мечтала, что о муфте.

В канун дня всех святых Франсина заметила, что Жак как-то особенно печален, ей захотелось подбодрить его, и, чтобы доказать, что ей лучше, она встала.

Как раз в это время к ним пришел доктор, он заставил ее лечь.

— Жак, — шепнул он товарищу, — мужайся! Все кончено, Франсина скоро умрет.

Жак залился слезами.

— Теперь можешь давать ей все, чего она захочет, — добавил доктор. — Надежды больше нет.

Франсина с первого же взгляда догадалась, что сказал доктор.

— Не слушай его, — вскричала она, протягивая к Жаку руки, — не слушай! Он говорит неправду. Завтра мы с тобой поедем куда-нибудь… завтра день всех святых. Будет холодно, сходи купи мне муфту… Очень прошу тебя, я боюсь отморозить руки…

Жак собрался было уйти вместе с товарищем, но Франсина задержала врача.

— Сходи за муфтой, — попросила она Жака, — выбери какую-нибудь получше, чтобы мне ее подольше носить.

А когда Жак ушел, она сказала врачу:

— Да, доктор, я скоро умру, и я это знаю… Но пока я еще жива, дайте мне что-нибудь такое, что вернуло бы мне силы на одну только ночь. Прошу вас, помогите мне стать опять красивой на одну только ночь! А потом пусть все кончится, раз господу не угодно, чтобы я еще пожила…

Врач старался как-нибудь утешить ее, но вот в комнату ворвался холодный ветер и швырнул на постель больной желтый листок, сорванный с дерева во дворе.

Франсина отдернула полог и увидела совершенно обнаженные ветки.

— Последний! — прошептала она и спрятала листок под подушку.

— До завтрего вы не умрете, — сказал доктор. — Впереди еще целая ночь.

— Какое счастье! — воскликнула девушка. — Зимняя ночь… Долгая!

Жак вернулся. Он принес муфту.

— Что за прелесть! — воскликнула Франсина. — Я возьму ее, когда пойду гулять.

Ночь она провела с Жаком.

На другой день, в праздник всех святых, когда раздался полуденный благовест, началась агония, и тело Франсины стало содрогаться от озноба.

— Руки озябли, — прошептала она, — дай мне мою муфту.

И она погрузила ручки в мех…

— Кончено! — сказал доктор Жаку. — Поцелуй ее.

Жак приник губами к устам подруги. В самое последнее мгновение Жак и его друг хотели взять у умирающей муфту, но она крепко прижала ее к себе.

— Не надо, не надо, не отнимайте! Сейчас зима. Мне холодно. Милый мой! Бедняжка!… Милый мой Жак… что-то с тобою станется? О боже мой!…

В этот день Жак осиротел.

Первый читатель. Я так и предвидел, что история будет не из веселых.

Что ж поделать, читатель! Не все же смеяться.

II

Это было утром в день всех святых. Франсина только что умерла.

У ее изголовья находились двое мужчин. Тот, что неподвижно стоял, был врач, другой опустился на колени и без конца целовал ее руки, словно пытаясь их согреть, — это был Жак. Уже шесть часов он пребывал в каком-то тягостном оцепенении. Но вдруг за окном заиграла шарманка, и эти звуки вернули его к действительности.

Шарманка наигрывала мелодию, которую обычно по утрам, едва проснувшись, пела Франсина.