Сцены из жизни Максима Грека

Младшая дочь Малого, Варвара, которая была замужем за приближенным великого князя, боярином Иваном Шигоной, войдя в покои, поцеловала руку обоим монахам. Это была еще молодая, стройная, благородная гречанка с милым грустным лицом. Следы каких-то тайных горестей, изводивших ее прежде, а может быть, и теперь, прочел Максим в ее глазах. Но сегодня их затмило счастье вновь видеть своего отца после долголетней разлуки. Здесь, в родительском доме, Варвара чувствовала себя свободно, голова ее была не покрыта, волосы собраны в пышный узел и заколоты серебряными шпильками. Близко поставленные черные глаза блестели в свете лампад и напоминали две темные маслины, выросшие на одной веточке. Максим смотрел на Варвару, ослепленный ее красотой. Но вскоре, сделав над собой усилие, сурово отвел взгляд.

— Благослови, святой отец, — обратилась к нему Варвара на чистейшем греческом языке; много лет не слышал он такой мелодичной, приятной речи.

— Благословен бог, — отозвался он. — Будь благословенна и ты, госпожа моя, и вся семья твоя, аминь! — И он низко поклонился, пряча глаза в лесу своих густых шевелящихся бровей.

Тут вошел брат Варвары, боярин Василий Малой.

— Святые отцы, — сказал он, — великий государь соблаговолил снова согреть семью нашу своей милостивой лаской. Велика радость наша. Пусть царит он сто лет и слава его будет бессмертна в веках!

Лишь сегодня понял святогорский монах, что значит для придворного вновь обрести утраченное благорасположение государя. Юрий Малой сиял от счастья. Он был уже совсем не похож на того хилого, еле живого старичка, которого на глазах Максима несли княжеские слуги по лестнице во дворец.

— Теперь, когда меня до самой могилы не оставит милость великого князя, я могу и умереть спокойно, — сказал князь Юрий.

Сели за стол. Василий налил в высокие венецианские бокалы медвяного кипрского вина, и монахи согласились его пригубить, выпить за здоровье великого князя Московского и хозяина дома.

Потом архимандрит Савва попросил, чтобы ему налили еще немного. Подняв бокал, он провозгласил:

— Да придет по воле господа час, князь Юрий, когда великий князь, не забывший тебя, вспомнит о рабстве греков и их страданиях, причиненных антихристом. — Голос его дрожал.

— Аминь! — нараспев протянули все.

— Да свершится воля божья, святой игумен! — отхлебнув вина, сказал Юрий Малой. — Но час тот наступит не скоро.

— Неисповедимы помыслы господни, — резко возразил Савва.

— Слова твои справедливы, — кротко заметил князь Юрий, — но сужу я по делам человеческим в сем грешном мире. Султан могуществен, а христианские государства слабы, разрозненны. В такое время живем мы, святой игумен, когда не сближаются, не сливаются христианские народы, а множатся царства. У каждого государства свой путь, и стремится оно отстоять лишь собственное имя. На беду нашу.

Согласившись с ним, Савва прибавил:

— Потому и мы, князь, не должны забывать наш народ, иначе вовсе он сгинет.

Слышно было, как отворилась дверь, пришел еще какой-то гость. Василий вышел и вскоре вернулся вместе с лекарем Марком, который, остановившись на пороге, низко всем поклонился.

— Князь, — обратился он к старику Малому, — велик бог у нас, греков, но могуществен и дьявол, что никогда не отступается от начатого. Послушай, заработали уже злые языки, враги твои на тебя клевещут.

Юрий Малой не придал значения словам Марка, невозмутимо выслушал их, точно не было у него больше врагов.

— И кто же клевещет на нас? — равнодушно спросил он.

— Подумать только! — воскликнул Марк. — Нынче утром у боярина Оболенского — у него занемогла жена — повстречал я Николая Немчина. Неверный латинянин наговаривает на тебя. Ты, по его словам, помешал великому князю согласиться на предложение папы римского, переданное через великого магистра Тевтонского ордена.

Старик Малой заволновался. Взгляд его метнулся к одному монаху, потом к другому. Но тут же бледная улыбка заиграла на его устах, и, делая вид, будто слова Марка привели его в недоумение, он спросил:

— Разве маркграф Альбрехт в Москве?

— Нет, князь, — ответил Марк. — Слухи другие. Сам он не приезжал сюда, а отправил к великому князю своего посла Дидриха Шонберга, тот привез от папы римского письмо.

— А разве барон Шонберг в Москве? — с еще большим недоумением спросил князь Юрий. — Я слыхал, будто он еще несколько месяцев назад уехал на родину.

Замолчав, он посмотрел на сына своего, Василия.

— Так и есть, — утвердительно кивнул молодой боярин.

— И впрямь, бояре, — подхватил лекарь. — Дидрих Шонберг был в Москве. И всего дней десять, как отбыл, я знаю прекрасно и подтверждаю это.

— И что же говорит неверный латинянин Николай? — обратился Василий к Марку.

— Страшное! — ответил тот. — Будто папа Лев Десятый[95] разослал послов во все христианские царства, предлагает католикам и православным дружно объединиться и вместе отвоевать Константинополь и гроб господень. «Все, — говорит он, — согласились — и король Франциск[96], и король Сигизмунд, вся христианская Европа. Только великий князь Руси отказался, послушавшись совета Юрия Малого».