Сцены из жизни Максима Грека

Конечно, он мог бы одним словом положить конец своим мучениям: Соломонию — в келью, Елену — к себе в опочивальню. Нетрудное это было дело. В конце концов, он здесь государь, нежная роза распустилась в его саду. Однако неизъяснимый страх время от времени одолевал душу Василия. Церковь не на его стороне. Митрополит Варлаам, выживший из ума старик, ничего не смысливший в делах государства, не соглашался отправить Соломонию в монастырь. Да и патриарх Иерусалимский, проведав о намерениях Василия, предупредил его, что православная церковь не благословит такого шага. Что касается монахов, то часть их осуждала второй брак, а другая одобряла его, но этих, последних, Василий не почитал истинными монахами: не божьи они люди, княжеские. Что скажет, то и сделают. Опять же монахов и попов он постепенно сумел бы усмирить — не так уж трудно это для сильного князя, который крепко держит в руках свое государство. Подлинный страх внушало Василию другое.

Дважды являлись ему страшные знамения. Едва сместил он Варлаама, чтобы поставить митрополитом Даниила и поскорей осуществить свой замысел, как в одном из окраинных его владений, в Пскове, начался страшный мор. Неведомо почему люди умирали прямо на улицах — точно мухи. Тысячи душ уносила смерть, пошли беспорядки, люди князя бежали — кто как мог. Впереди — страх, позади — смерть, все полетело прахом, и беда отступила только тогда, когда в Москве сам великий князь и епископы принялись денно и нощно в слезах служить молебны в Успенском соборе и поспешили послать в Псков святую воду, чтоб окропить людей и дома. Только тогда мор отступил. Целый год не осмеливался Василий поставить Даниила митрополитом. Наконец решился. И вскоре после посвящения призвал Даниила и велел изыскать способ — как им отослать Соломонию в монастырь. Однако как раз в те дни, когда они с Даниилом раздумывали над этим, вновь вспыхнул мор в далеком Пскове. И снова служили молебны, снова послали святую воду, и беда пока приутихла.

Эти знамения, долетевший до его ушей ропот монахов, предупреждения патриархов, грозное письмо отцов Святой Горы сеяли страх в душе Василия. Святогорцы писали, что княгиня неповинна в бездетности, как неповинна была и бездетная Сарра. Такова воля господня, и не следует князю идти ей наперекор. Если бы господь захотел, то Соломония родила бы, как родила Сарра, будучи уже старухой за девяносто лет. Если же господь не желает ему потомства, то на какой бы женщине ни женился Василий, наследников ему не обрести. Обретет он только грехи. И дорого заплатит за них и он сам, и его княжество.

Страх, как бы гнев божий не помешал ему обрести наследников и во втором браке, ввергал Василия в сомнения. Три года силился он побороть их в себе и ощущал теперь страшную усталость. Бессонница источила разум его и волю, по малейшему пустяку он впадал в неистовый гнев, а порой погружался в кручину, изнемогал от душевной вялости. И выглядел старцем — полуживым, полумертвым. Если трепетное видение Елены будоражило его и он чувствовал себя мужчиной в расцвете лет, то стоило разлучиться с ее образом, как Василий впадал в уныние, ощущал в себе старческую дряблость. И вот однажды он получил страшное известие, будто молодой боярин Оболенский хочет жениться на княжне Елене.

Тогда он решил действовать без проволочек.

И подобно тому, как, пускаясь в смелое предприятие, человек жаждет тайного общения с высшими силами, Василию захотелось во что бы то ни стало, хотя бы тайком, увидать чарующие очи Елены.

Он увидел ее в доме самого верного своего человека — Ивана Шигоны. Прошел ровно год со смерти его тестя, и жена Ивана, гречанка Варвара, нашла повод пригласить Елену к себе. Долго стоял Василий в соседней палате, слушая ее голос и глядя на нее через потайное отверстие в стене. Несказанное волнение охватило его; сердце билось словно раненая птица. Князь пожирал Елену глазами и никак не мог насытиться. Такого необоримого влечения к здоровой, красивой и молодой женщине ему не доводилось еще испытывать. Здесь, стоя у потайного отверстия в стене, Василий вновь помолодел. Да, точно так же, невидимый, как сейчас, двадцать лет назад выбрал он Соломонию среди двух тысяч самых красивых и знатных девиц княжества, которых доставили к нему во дворец. Она тоже была красива: особой, колдовскою красотой — недаром татарского рода, и он пленился ею. Настолько пленился, что ослушался своей матери, великой княгини Софьи, которая прочила ему в жены старшую дочь Юрия Траханиота, сестру Варвары. Если б он тогда женился на гречанке, принесла бы она ему много сыновей и дочерей, как принесла его мать великому князю Ивану и как ежегодно приносит Варвара Ивану Шигоне. А что, если он наказан за безрассудную уступку сердечной страсти?