Сцены из жизни Максима Грека

Успев достигнуть, чтобы Максим осужден был на пожизненное темничное заключение, Даниил достиг по отношению к нему своей цели, состоявшей в том, чтобы уничтожить его, и, по-видимому, должен был оставить его в покое. Но митрополит поступил иначе. Может быть, он опасался, как бы доброжелатели Максима не сумели оправдать его в глазах великого князя и не возвратили ему благоволения государя; может быть, он вообще находил, что — чем более будешь иметь обвинений против врага, тем дело вернее и безопаснее. Как бы то ни было, но, засадив Максима в заключение, Даниил вовсе не оставил его в покое: он предпринял старательные розыски новых против него обвинений. Когда старания увенчались успехом, митрополит и счел за нужное подвергнуть своего врага вторичному соборному суду, чтобы сделать его осуждение возможно прочным и бесповоротным. К 1531 году Даниил успел достигнуть, чтобы великий князь выдал ему и другого его врага — Вассиана, и именно на соборе, который был созван для осуждения сего последнего, и должен был предстать Максим для вторичного суда. Эта обстоятельство дает знать, что в 1531 году митрополит не имел ни малейшего основания опасаться, чтобы великий князь возвратил Максиму свое благоволение, и, следовательно — дает знать, что главною причиною, по которой митрополит желал вторичного суда над Максимом, была вообще его непримиримая ненависть к врагу. Запись о соборе 1531 года действительно свидетельствует, что ненависть эта была непримирима и неукротима. Необходимо думать, что и Максим своим поведением в Волоколамском монастыре весьма много способствовал тому, чтобы она не только не ослабела, но и достигла до последней степени своей силы и напряженности… Уничтоженный враг вовсе не думал смириться и имел смелость говорить о своей невинности, обвиняя таким образом своего судию: естественно, что ненависть к нему судии вовсе не могла ослабеть…

На соборе 1525 года Даниил ничего не мог говорить о той вине Максима, в которой было все дело, то есть об его полемике против вотчиновладения монастырей, ибо в этом году великий князь еще не хотел и не находил нужным наложить на полемику своего veto[176] и оставлял при себе ее представителем Вассиана. Но к 1531 году митрополит получил в свои руки и Вассиана с тем, чтобы судить его между прочим за полемику; следовательно, теперь настало время открытым речам и по отношению к Максиму…»

Е. Голубинский. История русской церкви.

Период второй. Том II, первая половина тома.

Москва, 1900, с. 711–721.

«Как-то содержание переписки Максима с турецкими пашами и султаном стало известным Московскому правительству. Можно думать, что он отправлял со Скиндером свои «лживые списки» и что они также попали в руки наших переписывальщиков? Как бы то ни было, «списки» и грамоты Максима очутились в руках его врагов, и они получили возможность уличить его на соборе…

Максима осудили на соборе, но иначе и не могло быть, так как в его лице судили и расправлялись со всеми греками, осуществлявшими большое политическое предприятие, — всю «греческую партию», осмелившуюся стать со своими национальными интересами на дороге к осуществлению Московским царством идеи союза с Турцией, за которую русские люди держались, как это мы видели, так судорожно крепко, считая ее для себя жизненно необходимой, и которую они готовы были осуществить даже ценою национального унижения.

Перед нами прошел ряд греческих патриотов, участников описанной нами героической борьбы; из них только преподобному Максиму, сам-друг с греком же Саввой выпала в этой борьбе особая доля запечатлеть свое служение общему национальному делу «подвигом страдания и мученичества», что окружает образ его в наших глазах особым ореолом, и он становится еще выше и светлее, — особенно в наше время, когда близится осуществление его заветов — пророчеств Русскому царству, когда начинают сбываться его политические чаяния и надежды, когда настают наконец долгожданные дни общего греко-славянского воскресения».

Б. Дунаев. Пр. Максим Грек и Греческая идея на Руси в XVI веке.

М., 1916, с. 31–32.

«Максим отличался смелостью мысли, бесстрашием в ее выражении. Под его началом трудилось много помощников, но в большинстве своем они были ограниченными и суеверными. Вскоре Максим был обвинен в ереси и осужден на ссылку в киевский монастырь Святой Троицы (1525). Он обличал образ жизни высшего клира и осуждал второй брак великого князя. Он просил, чтобы его отпустили на родину, однако ему ответили: «Ты человек умный, знаешь, что у нас хорошо и что плохо, и когда покинешь Россию, об этом узнает весь мир».

Никос Казандзакис. История русской литературы.

Афины, 1930, т. I, с. 73.