Сцены из жизни Максима Грека

Другие монахи зашевелились, обступили его, точно черные кочки, стали теснить к двери, приложив палец к губам и требуя молчаливого повиновения.

— А-а-а… — еще доносилось до него из-за кипарисов скорбное эхо. — Злополучный… Стало быть, ты выбрал Артемия? Заключил союз с сатаной? Видать, правы были твои порицатели… Может, ты и вправду еретик, колдун и обманщик? О, боже праведный…

Словно стая летучих мышей, монахи набросились на Максима и выдворили его из покоев. «Неблагодарный! Неблагодарный!» — твердили они в один голос, а келарь Адриан уже во дворе на минуту придержал Максима за рясу, чтобы дать ему совет и наставление: большое зло причинил он сегодня святому владыке своими словами. Вверг его в сильное волнение и скорбь. Ежели сделал он это по незнанию, может, и будет ему прощение, пусть Максим ждет, пока его не позовут. В ином случае пусть лучше не показывается святому владыке на глаза. Ежели он и в самом деде в сговоре со злодеем Артемием, то лучше бы ему сегодня же уехать из монастыря. Не оставаться здесь ни на минуту. Пусть убирается, откуда явился. Артемий здесь не правит. Никто здесь не правит, кроме владыки Иоасафа. Его слово тут закон…

II. Артемий

На другой день, когда опечаленный Максим обсуждал с Григорием, оставаться ли здесь или возвратиться в Тверской монастырь к доброму Акакию, пришел келарь Адриан с благословением от Иоасафа. Владыка огорчен, что допустил вчера такое напрасное возмущение духа своего. Однако эта недобрая минута миновала. Никто из них не виновен — ни Максим, ни Иоасаф. Виновны неисчислимые враги, их лукавые умыслы: до того извели Иоасафа, что он теперь боится всех. Однако Максим — старец святой, где ему догадаться, сколь злокознен Артемий. Теперь, прибыв в монастырь, он увидит собственными глазами и сам разберется. Владыка желает, чтобы Максим остался здесь навсегда, место его тут. Сейчас Иоасаф готовит новый список богословских сочинений. И непременно включит в него все послания мудрого святогорца. Присутствие Максима, просвещенный его совет принесут большую пользу.

— Так наказывал передать тебе наш владыка, — с почтением сказал Адриан, — и еще он велел перевести тебя в хорошую келью. У тебя будет все необходимое для мудрых твоих трудов. Да и тебе самому в твоих летах там будет хорошо и покойно…

Помещение, которое отвели Максиму, располагалось очень удобно — под новой высокой стеной, как раз напротив монастырской трапезной. Это была крепкая деревянная постройка, две кельи — в одной из них поселился Григорий. Монастырь теперь перестраивался. Старую деревянную стену разобрали, оставили простор вокруг соборов и келий, возвели боевые башни, не уступающие великому Московскому кремлю. Много старых келий разрушили, вместо них строили новые, каменные, большие и крепкие. Куда бы ни пошел Максим, на каждом шагу высились груды камня, земли, древесины, суетились мастера, монастырь гудел, точно улей, с рассвета до позднего вечера. Однако келья Максима была в отдалении, под сенью деревьев.

На вторую ночь сюда пришел Артемий, только что прибывший из Москвы.

Он пал в ноги Максиму, поклонился и попросил простить за то зло, которое причинил ему, вызвав сюда, в Троицкий монастырь.

— Об одном лишь прошу, не лиши меня своего благословения за мою оплошность. Нельзя тебе здесь оставаться, уезжай. Возвращайся в Тверь, к Акакию. Я здесь не игумен, никто я, последний из последних…

— Не тревожься за меня, добрейший Артемий, — пытался успокоить его Максим. — Где бы я сейчас ни был — все одно: что здесь, что у Акакия, что в Москве…

— Уезжай, старче, — настаивал Артемий. — Ежели те осудили тебя и бросили в темницу, то эти тебя распнут. Худшее впереди. Я сам собираюсь уехать, только тебе открываю свою тайну. Ничего другого мне не остается. Все против меня ополчились, война не на жизнь, а на смерть. За игумена никто меня здесь не считает.

Максим слушал его в раздумье.

— Я это понял. И лучше было бы тебе, Артемий, не приезжать сюда вовсе.

— И это говоришь мне ты, Максим? — со скорбью в голосе произнес Артемий. — Разве по своей воле оставил я скит и пришел сюда игуменом? Ты-то ведь знаешь — привезли меня. Как когда-то привезли тебя со Святой Горы. И пришлось тебе вынести все, что ты вынес. Когда здешний монастырь остался без игумена, собралась святая братия и порешила позвать из Белоозера меня. Я не хотел. Тогда сам царь позвал меня и послал за мной. Я послушался, приехал. И вместо монастыря попал в дикий лес, где свирепые звери норовят растерзать друг друга. Святой Иоасаф бражничает с монахами, творит неподобающее, хочет быть здесь надо всеми. Превратил монастырь в свое подворье, навез родных — проедать и пропивать монастырское добро, прибрал власть к рукам. Да если бы только Иоасаф! Все здесь — бывшие игумены и митрополиты, бояре да князья, постригшиеся якобы для спасения души, тоскуют по власти, хотят, чтобы их голос был первым. Образ жизни ведут отнюдь не монашеский. Как жили в городах, так живут и здесь, в монастыре…

Артемий понизил голос, чтоб его не услышал в соседней келье Григорий: