Сципион Африканский

И вот стали появляться люди, которые открыто называли Катона лицемером, одним из тех людей, про которых Плавт сказал, что на словах они превозносят нравы предков, а на деле их только грязнят ( Trinum., 295). Действительно, неужели позорнее поцеловать собственную жену, чем посещать грязные притоны, развратничать, изменять жене, да еще именовать это доблестью. Неужели женитьба восьмидесятилетнего старика на пятнадцатилетней девочке не есть самый гнусный разврат?! И затем, разве его способы наживы не есть преступление в глазах тех самых предков, к нравам которых он всю жизнь так страстно звал вернуться? Катон сам написал, ссылаясь на авторитет предков, что ростовщик — хуже вора ( Cato De agr. cult., pr., 1). Когда его спросили, как разбогатеть, он сказал, что надо разводить скот и пахать землю. «Когда же собеседник спросил:

— А отдавать деньги в рост?

Катон в свою очередь спросил:

— А убить человека?» ( Cic. De off., II, 89).

Значит, ростовщик был в глазах предков хуже вора и убийцы, а сам Катон втайне сделался ростовщиком.

«Неутомимый страж законности прекрасно обходил с помощью подставного лица закон, запрещающий сенаторам заморскую торговлю… Он скупал детей… Римский магистрат, занимающийся систематической работорговлей, становился в один ряд с mangones, людьми презираемыми. И он не только работорговец, хуже, он сводник, leno, он превратил свой дом, дом консуляра (а может, уже цензора), в лупанар и как заправский ленон продает рабам право иметь сожительницу. Он объявил сельское хозяйство самым чистым и верным источником дохода ( De agr. cult., I, 1), но отрекся от него» — так излагает взгляды этих людей М. Е. Сергеенко. [160]Плутарх же выразил все эти недоумения так:

«Ведь бедность позорна отнюдь не сама по себе… у человека рассудительного… все свои добрые качества посвятившего родному городу, она служит признаком величия духа и величия ума… Я бы охотно спросил самого Катона:

— Если наслаждаться богатством не зазорно, почему ты кичишься тем, что, владея многим, довольствуешься скромной долей своего имущества? Если же прекрасно (а это и на самом деле прекрасно!) есть хлеб, какой придется, пить то же вино, что пьют наши работники и слуги, и смотреть равнодушно на пурпурное одеяние и выбеленные дома — значит, во всем правы были Аристид, Эпаминонд, Маний Курий, Гай Фабриций, отказываясь владеть имуществом, пользоваться которым они не желали. Право же, не стал бы человек, который считает репу самым вкусным кушаньем и собственноручно варит ее… поднимать такой шум из-за одного асса и поучать, каким путем можно скорее всего разбогатеть» ( Plut., Cat. mai., 31).

Иными словами, те самые предки, которых воспевал Катон, жили в простых домах и ели репу не потому, что, хотя сундуки их ломились от золота, они не хотели его тратить, но потому, что были действительнобедны, бедностью своей зачастую гордились и если и не презирали богатства, то считали его чем-то второстепенным.

Доводы эти очень убедительны, и все же я думаю, что эти люди неправы: лицемером Катон не был. Странное же, на первый взгляд, его поведение объяснялось следующими причинами. Во-первых, Катон был, пожалуй, первый политик, который создал свой образи образ этот рекламировал. Все, что мы знаем о жизни Катона, о его скромности и умеренности, мы знаем толькос его слов. Я не хочу сказать, что враги Катона говорили о себе только правду. Напротив, они могли сильно преувеличить свои подвиги, превратить ничтожную битву в великую победу, а взятую деревеньку — в огромный город. Но ни Сципиону, ни Титу и в голову бы не пришло рассказывать, какое вино они пили и сколько стоит их обед, [161]когда и при каких обстоятельствах они целуют свою жену. Между тем именно эти-то детали и создают образ, причем каждая черта этого образа тщательно продумана.