Сципион Африканский

Теперь о прочих и о прочем. И первое место здесь, несомненно, принадлежит знаменитому противнику Сципиона, великому врагу Рима Ганнибалу. Судьбе угодно было, чтобы эти два человека, «роковые для своих народов», встречавшиеся на всех путях и дорогах, ушли из жизни в один и тот же год. Случилось это так. После битвы при Магнесии Ганнибал исчез. Следы его были потеряны, и римляне уже привыкли к мысли, что этот страшный человек ушел из мира. Но он еще раз сумел доказать римлянам, что он жив. В 183 году до н. э. вспыхнула война между царьком Вифинии Прусией и Пергамом, самым верным другом римлян. Произошла морская битва. Корабли противников сблизились. Вдруг на корабли пергамцев полетели не стрелы, копья или камни, но глиняные сосуды. Упав на палубу, они разбивались, и из них выползали ядовитые змеи. Охваченные паническим ужасом люди прыгали в море и гибли.

Римляне, запрещавшие все войны, немедленно послали к противникам послов с приказом помириться. В Рим вызваны были представители воюющих держав. Распря была улажена, и послы, окончив свою официальную миссию, пошли повеселиться. И конечно же они отправились в дом радушного Освободителя Эллады, Тита Фламинина. За обедом зашел разговор о Ганнибале. Как водится, стали гадать, где он. И тут один из вифинских послов со смехом сказал: «Как где? Да он у нас». Тут выяснилось, что Ганнибал скрывается у царя Вифинии, это он подбил Прусию на войну с Пергамом, чтобы хоть немного досадить Риму, это он придумал план со змеями.

Тит был в восхищении: случай сделал его обладателем великой тайны, от которой зависело будущее Рима. Он сможет разом избавить Италию от страшной, почти полувековой опасности и окончательно сравниться со Сципионом Африканским. Другой человек на его месте, вероятно, пошел бы в сенат и все объявил отцам. Но Тит обожал неожиданные эффекты, поражающие воображение. Он решил сделать все сам, а потом преподнести Риму удивительный сюрприз. Никому ничего не сказав, он полетел в Вифинию. Трусливый льстец Прусия принял его с обычной своей раболепной угодливостью. Тит же повел с ним игру, на которую был великий мастер. Он завязал с царем оживленную светскую беседу, был любезен, приветлив, шутил и вдруг, усыпив бдительность царя, ошеломил его неожиданным ударом, объявив, что ему прекрасно известно, где скрывается Ганнибал. Прусия был болезненно труслив. Он тут же согласился выдать гостя римлянам.

Ганнибал жил в подземелье. Отсюда вело наружу семь подземных ходов. Узнав, что прибыл какой-то римлянин, пуниец бросился бежать. Но было поздно. У каждого выхода стояла стража. Тогда Ганнибал принял яд. Его нашли уже мертвым и там же, в Вифинии, похоронили ( Nep. Hann., 12, 1; Liv., XXXIX, 51; Plut. Flam., 20–21; Арр. Syr., 11). У этого человека не было ни родины, ни дома, ни семьи, ни родных, ни близких, ничего, кроме одной всепоглощающей страсти — ненависти к римскому народу. ^{96}

Титу его подвиг не принес ни чести, ни славы. Римлянам казалось низостью, что он нанес последний удар затравленному старику. «Когда это известие дошло до сената, многим из сенаторов поступок Тита показался отвратительным, бессмысленным и жестоким: он убил Ганнибала… убил без всякой необходимости, лишь из тщеславного желания, чтобы его имя было связано с гибелью карфагенского вождя. Приводили в пример мягкость и великодушие Сципиона Африканского… Большинство восхищалось поступками Сципиона и порицало Тита, который наложил руку на того, кого сразил другой» ( Plut., Flam., 21). Сам Тит примерно с этого времени совершенно исчезает со страниц истории, и, зная его деятельный характер, можно не сомневаться, что вскоре после этого он умер. ^{97}

Катонжил очень долго, окруженный большим почетом. Постепенно один за другим умирали его друзья и близкие, и этот железный старик остался один. Последним умер его сын Марк, которого отец всегда так любил. «Несчастье Катон перенес спокойно, как настоящий философ, нимало не утратив из-за него интереса к управлению государством» ( Plut. Cat. mai., 24). Похоронил он сына самым дешевым образом, потому что, по его словам, был беден ( Liv. ер., XLVIII).

И все же, несмотря на славу и долголетие, что-то иногда омрачало душу старого Цензора.

— Тяжело, когда жизнь прожита с одними, а отчитываться приходится перед другими, — говорил он.