Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Ганнибал первым приветствовал Сципиона и начал разговор. Изложение его речи и речи Сципиона передает лишь общий смысл сказанного, и по этой причине, а также ввиду расхождений между различными авторитетами, лучше будет привести его не в буквальном виде, за исключением некоторых особенно ударных фраз. Ганнибал избрал своим главным мотивом изменчивость фортуны, которая, после того как он так часто почти держал победу в руках, теперь заставила его явиться добровольно, чтобы просить о мире. Какое странное совпадение, что именно с отцом Сципиона он встретился в своей первой битве, а теперь пришел просить мира к его сыну! «Не лучше ли было бы, чтобы римляне никогда не приобретали владений за пределами Италии, а карфагеняне – за пределами Африки, ибо оба народа так жестоко пострадали». Однако прошлое не исправишь, оставалось будущее. Рим видел вооруженного врага у самых своих ворот; теперь пришла очередь Карфагена. Не могли ли они прийти к соглашению, вместо того чтобы сражаться до горького конца? «Я сам готов к этому, ибо узнал на опыте, как обманчива фортуна и как легким движением весов она приносит изменения величайшего значения, как будто играет с маленькими детьми. Но я боюсь, что ты, Публий, и потому, что ты очень молод, и потому, что успех постоянно сопутствовал тебе и Испании и в Африке, ты, никогда не испытавший немилости Фортуны, не будешь убежден моими словами, как бы ни были они достойны доверия». Пусть Сципион увидит предупреждение в собственном примере Ганнибала. «Чем я был при Тразимене и при Каннах, ты являешься теперь… И теперь я здесь, в Африке, веду с тобой, римлянином, переговоры о безопасности моей и моей страны. Подумай об этом, прошу тебя, и не будь чрезмерно гордым». «… Какой разумный человек, спрашиваю я тебя, бросится навстречу такой опасности, какая стоит перед тобой теперь?» Случай в один час может стереть все, чего достиг Сципион, – пусть он вспомнит судьбу Регула, у которого тоже карфагеняне просили мира на африканской почве. Затем Ганнибал обрисовал свои мирные предложения: Сицилия, Сардиния и Испания окончательно отдаются Риму, и Карфаген ограничивает свои амбиции Африкой. В заключение он добавил, что если Сципион, после недавних событий, испытывает естественные сомнения по поводу искренности его предложений, то он должен помнить, что они исходят от самого Ганнибала, обладающего реальной силой, который гарантирует, что приложит все силы к тому, чтобы никто не пожалел о мире. Позднее Ганнибал доказал и свою искренность, и надежность его гарантии. Но в обстоятельствах момента и учитывая прошлое, Сципион имел все основания для сомнений.

В ответ на увертюру Ганнибала он указал, что легко жалеть о войне между двумя державами – но кто ее начал? Предложи Ганнибал эти условия, когда римляне еще не переправились в Африку, уйди он добровольно из Италии, – его предложения почти наверняка были бы приняты. Однако, несмотря на кардинально изменившееся положение, когда «римляне господствуют над открытой страной», Ганнибал предлагает условия более легкие, чем те, которые Карфаген уже принял в нарушенном договоре. Все, что он предложил, фактически – это уступить территории, которые уже находятся во владении римлян, и довольно давно. Бесполезно предлагать Риму такие пустые уступки. Если бы Ганнибал согласился на условия первоначального договора и добавил компенсацию за транспорты, захваченные в течение перемирия, и за насилие, учиненное над послами, тогда Сципион смог бы хоть что-нибудь положить перед своим советом. В противном случае «вопрос должен быть решен оружием». Эта краткая речь – жемчужина ясного и логического аргументирования. Ганнибал, очевидно, не сделал попытки развить свои первоначальные предложения, поэтому переговоры пришли к концу, и оба командующих удалились в свои лагеря.

Обе стороны понимали вес проблем завтрашнего дня: «Карфагеняне сражались за свою безопасность и господство над Африкой, римляне – за мировую империю. Найдется ли человек, который смог бы остаться равнодушным, читая рассказ об этой схватке? Никогда еще не было столь испытанных войск или столь счастливых и искушенных в военном искусстве полководцев, и никогда Фортуна не предлагала сражающимся армиям более великолепный победный приз» (Полибий). Но если приз был велик, велика была и расплата за поражение. Римляне, будучи побитыми, были бы изолированы в глубине враждебной страны, а гибель последней надежды вместе с карфагенской армией означала крах Карфагена. Командующие подчеркнули эти два фактора, когда на рассвете вывели свои войска для последнего испытания и сделали последние распоряжения.