Мы должны подождать 192 г. до н. э., прежде чем мы слышим о нем снова, и еще раз инцидент является ярким примером великодушия и широты взглядов. В течение семи мирных лет после Замы Ганнибал обратил свой гений к новым целям – восстановлению процветания Карфагена и улучшению администрации. Но своими усилиями он вызвал зависть многих соотечественников. В попытках оградить свободу народа он прекратил злоупотребления судебной властью, которые напоминали худшие дни Венецианской республики. Обнаружив, что государственный доход не позволяет выплачивать римлянам ежегодную контрибуцию без новых налогов, он расследовал жульничество, укоренившееся в администрации. Грабители общества объединились с шайкой судей, настраивая римлян против Ганнибала.
Римляне, страх которых перед великим карфагенянином не угас, ревниво и недоверчиво наблюдали за коммерческим возрождением Карфагена. Они охотно ухватились за предлог для вмешательства. Из Ливия, однако, мы узнаем, что «этому долго и энергично противодействовал Сципион Африканский, который думал, что в высшей степени несовместимо с достоинством римского народа становиться на сторону врагов и обвинителей Ганнибала; вмешивать государственную власть во фракционную борьбу карфагенян, не считая достаточным победить этого полководца на поле боя, но сделавшись как бы его обвинителями в судебном процессе…». Оппозиция Сципиона оттянула, но не смогла остановить жажду мести у маленьких людей – консулом был Катон, – и в Карфаген было отправлено посольство, чтобы привлечь Ганнибала к суду. Последний, поняв тщетность участия в процессе, решил бежать, пока не поздно, и отплыл в Тир, оплакивая несчастья своей страны чаще, чем свои собственные.
В начале следующего года Сципион был второй раз избран консулом, и, по совпадению, вместе с ним избрали Тиберия Лонга – их отцы были избраны вместе в первый год войны с Ганнибалом. Второе консульство Сципиона не отмечено заметными событиями – по крайней мере, в военном смысле, ибо сенат решил, что, поскольку за рубежами не видно непосредственной опасности, оба консула должны остаться в Италии. Сципион энергично боролся с этим решением, хотя и склонился перед ним, и еще раз история подтвердила его дальновидность и глупость близорукой выжидательной политики римских сенаторов.
В течение интервала между Замой и вторым консульством Сципиона Рим ввязался в борьбу в Греции. Свобода действий, которую дала Зама, вместе с некоторыми более ранними факторами, позволила переориентировать внешнюю политику. Со времен войны с Пирром Рим шел к неизбежному конфликту с Ближним Востоком. Здесь имелись три великие державы, оставшиеся со времен раздела громадных владений Александра Македонского – Македония, Египет и Сирия, или, как ее тогда называли, Азия.
С Египтом Рим заключил союз восемьдесят лет назад, и союз этот был сцементирован коммерческими связями. Но Филипп V Македонский заключил союз с Ганнибалом, и, хотя помогал он ему скорее на словах, чем на деле, угроза нападения на Италию заставила римлян, с помощью коалиции греческих государств, начать операции против него. Истощение ресурсов в других местах заставило Рим в 205 г. до н. э. ухватиться за первую же возможность и заключить ненадежный мир. Пока Рим был занят борьбой с Ганнибалом, Филипп договорился с Антиохом Сирийским о захвате и разделе владений Египта.
Но после Замы Рим был в состоянии ответить на призыв союзника и желал также отомстить за нарушение нейтралитета Филиппом, пославшим четыре тысячи македонцев, чтобы помочь Ганнибалу в финальной битве. Сенат, однако, смог убедить народное собрание, желавшее насладиться плодами мира, только несуществующей угрозой немедленного вторжения Филиппа в Италию. У Киноскефал легион разгромил фалангу, и Филипп был вынужден примириться с условиями, низводящими Македонию на уровень второстепенной державы. Как Карфаген, она лишилась зарубежных владений, и ей запретили объявлять войну без санкции Рима.
Римский сенат не понимал, однако, что устранение македонской опасности сделало неизбежной войну с Антиохом Сирийским, ибо волна римского господства явно угрожала рано или поздно затопить его. Рим фактически проглотил Карфаген, потом Македонию, и Антиоху вовсе не импонировала роль пророка Ионы. Средиземноморский мир был слишком тесен для двух великих держав. Антиох, упоенный своим высокопарным титулом «царя царей», решил взять инициативу на себя и расширить свои владения, пока есть возможность. В 197—196 гг. до н. э. он захватил всю Малую Азию и даже переправился во Фракию.