Сципион Африканский

Но Сципион хотел автономии не только для эллинов. С юности живя среди так называемых диких народов, он вступил с ними в теснейшую дружбу. Его связывали чуть ли не братские узы с ливийцем Масиниссой и детьми испанских владык. Он, по словам Г. С. Кнабе, относился «с демонстративным уважением к традициям, верованиям и достоинству союзников и провинциалов. Он отпускал по домам пленных, устраивал свадьбы испанских вождей, обедал у африканских царьков и серьезно беседовал со своим многолетним противником Ганнибалом… Уничтожение побежденных противников казалось ему самой примитивной и недальновидной тактикой… Сципион действовал в живом многообразном мире, населенном бесконечным количеством народов, среди которых Риму надлежало занять первое место».[155] Пожертвовать всем этим многообразием, обратить все в безликие части империи Публий не хотел, а потому дал независимость Масиниссе, дал бы, вероятно, ее и Испании, если бы ему позволили.

Система эта вступила в действие после Магнесии. Одним словом, римляне прекращали теперь распри между царями. Однажды, узнав о войне Пергама и Вифинии, римские послы явились, чтобы окончить ее. Когда они изложили свои требования царю Вифинии, он смутился. Одни условия принимал, другие отклонял. Тогда послы, потеряв терпение, повернулись к нему спиной и пошли прочь. Царь кинулся за ними и со слезами умолял вернуться. Римляне остались непреклонными и так и не обернулись. Нужно ли говорить, что через несколько дней царь принял все их условия (Polyb., XXXIII, 12–13).

В другой раз римляне вели себя еще резче. Антиох Эпифан, знаменитый герой книги Маккавеев, напал на своего старинного врага — Египет и, пользуясь малолетством Птолемея, готовился захватить эту колоссальную и богатейшую державу. Внезапно предстал перед ним римский посол. Антиох протянул ему руку, но римлянин не принял его руки, а вместо того подал царю таблички с письмом от сената. Взглянув в таблички, царь объявил, что хочет обсудить и обдумать предъявленные требования. Тогда римлянин обвел вокруг Антиоха круг на песке и велел отвечать, не выходя из этого круга. Царь после минутного колебания сказал, что исполнит все приказы римлян. Тогда римлянин протянул царю руку, и тот ее пожал. Письмо от сената гласило: «Прекратить немедленно войну с Птолемеем» (Polyb., XXIX, 27, 1–7).

Сенат напоминал теперь дом знатного человека: тот, бывало, еще не проснется, а в прихожей уже теснятся просители и клиенты. Так и у дверей сената еще до открытия толпились цари, униженно добиваясь приема. Один из царей Прусия Вифинский вползал в курию на четвереньках, в рабском наряде (ibid., XXX, 19; 20, 1). Могущественнейшие цари были подданными и клиентами римлян.

Этой удивительной политикой объясняется то восторженное почитание, которое испытывали в это время греки к римлянам. Это было время какого-то общего опьянения и упоения. Римляне были героями дня. О них могли говорить и рассказывать непрерывно. Их имя окружено было ореолом легенд. «В поступках ваших вы преследуете совсем не такие цели, как прочие народы, — говорят им родосцы. — Так, всякий другой народ поднимает войну из жажды порабощения и захвата городов, денег, кораблей. Во всем этом вы, по воле богов, не имеете нужды, ибо боги подчинили вашей власти все, что есть на земле… Ради освобождения эллинов вы вели войну с Филиппом и приняли все тяготы войны. Свободу эллинов вы поставили своей целью, а она одна, и ничего больше, осталась вам наградою за войну. Этому трофею вы радовались более, чем дани карфагенян, и совершенно правильно. Деньги — обычное достояние всех народов, тогда как доблесть, слава и почет — удел богов и тех людей, которые по природе своей приближаются к богам» (Polyb., XXI, 23, 2–9).

Слова эти сказаны после победы над Антиохом, и из них видно, насколько потрясли эллинов те необычные условия, которые диктовали римляне побежденным врагам. Ни территории, ни дани — все остается другим! Стоит только прочесть Полибия, чтобы увидеть, что речь родосцев — это вовсе не обычная у греков лесть. Сам Полибий, человек тончайшего ума, необыкновенной проницательности и совершенной честности, согласен с родосцами и высказывает подобные же мысли относительно римлян. «Римляне, — пишет Плутарх, — …заслужили не только похвалу, но приобрели всеобщее доверие и огромное влияние — и по справедливости. Римских магистратов не только охотно принимали, но и сами приглашали их, им вверяли судьбу не только народы и города — даже цари, обиженные другими царями, искали защиты у римлян, так что в скором времени… все стало им подвластно» (Flam., 12).

Вести об этом удивительном народе дошли до иудеев, живших на окраинах цивилизованного мира. В книге Маккавеев читаем: