Сципион Африканский

Потеря Испании вызвала у римлян страх и мучительную тревогу. Гамилькар недаром рассчитывал на Испанию, как на плацдарм для войны. В стране были неистощимые запасы золота и людей, и, по замыслам Ганнибала, войска, деньги и боеприпасы должны были непрерывно идти к нему из-за Альп. Вот почему необходимо было во что бы то ни стало отрезать Иберию от Италии. Теперь же путь в Италию открыт, все погибло. Само слово «Иберия» приводило римлян в отчаяние: всякая победа здесь была эфемерной, все успехи призрачными. Римляне строили на песке, они снова вернулись к тому дню (218 г. до н. э.), когда впервые высадились в этой роковой стране. Они прониклись суеверным убеждением, что эта земля проклятая и зловещая для римлян.

Таковы были настроения, когда собрано было собрание, чтобы выбрать полководца для войны в Испании. «Но никто не вызвался, и всех охватил ужас, угрюмое молчание нависло над собранием. И тут на середину вышел Корнелий Сципион, сын убитого в Иберии Публия Корнелия, совсем еще юный (ему было 24 года), но считавшийся человеком разумным и благородным. Он произнес торжественную речь об отце и дяде и в заключение сказал, что он, на которого обрушилось это горе, станет достойным мстителем за отца, дядю и родину. И как бы охваченный богом, он заговорил стремительно и бурно. Он сказал, что завоюет не только Иберию, но Африку и Карфаген» (Арр. Hiber., 68–69). В едином порыве народ тут же избрал его полководцем. Но отцы испугались их опрометчивого выбора. Разве можно было доверять столь сложную войну мальчишке, ни разу не командовавшему армией. Они называли его слова юношески дерзкой похвальбой (Арр. Hiber., 69; ср. Liv., XXVI, 18). Этот ропот дошел до ушей Сципиона. С видом гордого презрения он повернулся к отцам и спросил, не желает ли кто-нибудь более почтенный заслугами или летами принять командование в Испании. Он его охотно уступит. В его словах звучали насмешка и вызов. Но никто не посмел его принять. Все молчали. Победа осталась за Публием.^{14}

Сенат не мог простить Сципиону его надменности. Но народ был поражен, словно внезапно луч света прорвался сквозь свинцовый сумрак. Сципион держался так, будто враги уже разбиты. «Эта уверенность его в себе внушила римскому народу надежду на спасение и победу», — пишет Валерий Максим (Val. Max., III, 7, 1). «Он воскресил сжавшийся от страха народ» (Арр. Hiber., 69) и «в темный для Рима час явился звездой надежды».[36] И он отбыл в Испанию, «вызывая всеобщий восторг и изумление» (Арр. Hiber., 72).

Глава IV. ИБЕРИЯ

…pulcher fugatis

Ille dies Latio tenebris,

Qui primus alma risit adorea.[37]

(Hor. Carm., IV, 4, 39–41)

ОБСТАНОВКА

Римляне имели все основания считать Иберию страной проклятой, а войну в ней делом безнадежным. Там находилось три пунийских армии: Газдрубала и Магона, сыновей Гамилькара Барки, и Газдрубала, сына Гескона. Военачальники прекрасно знали страну: ведь Баркиды здесь выросли. Они располагали многочисленной армией, привыкшей переносить всевозможные лишения, отлично знавшей местные условия. Им постоянно шла помощь из Карфагена. Великолепная нумидийская конница была у Масиниссы, который и погубил обоих Сципионов. Что могли всему этому противопоставить римляне? Нерон привез 12 тысяч пехоты и тысячу двести конницы, Сципион — 10 тысяч пехотинцев и тысячу всадников. «Больше взять было нельзя, ибо Ганнибал терзал Италию» (Арр. Lyb., 72). Разумеется, все понимали, что с такими силами невозможно завоевать Испанию, как обещал Сципион. Даже защитить границы было трудно. Публий очень хорошо понял, что рассчитывать на помощь из Рима ему нечего: он должен был вести войну собственными силами.

Пунийские армии занимали разные области Иберии и в результате держали под контролем всю страну. Объединение любых двух армий грозило немедленной гибелью маленькому войску Публия. Ему надо было лавировать между ними — каждый неверный шаг мог стоить жизни ему и войску. Начиная битву с одним врагом, он должен был все время опасаться, что на помощь подоспеют другие.

Кроме того, у финикийцев в стране были древние связи, им помогали кельтиберы, изменившие Сципионам, и, главное, на их стороне были два местных вождя, братья Андобала и Мандоний, которых Ливий называет признанными владыками всей Иберии (Liv., XXVII, 17).

Испания времен Сципиона.