Сципион Африканский

Этими гордыми словами закончил свою речь Публий Сципион. Более он ничего не пожелал добавить. Это и породило удивительное недоразумение, которое разделяли почти все сенаторы и которое потом перешло к современным ученым. Многие из них до сих пор пребывают в том странном убеждении, что Сципион предпринял экспедицию в Африку, чтобы выманить Ганнибала из Италии. Естественно, все предприятие выглядит как чистейшее безумие. Стоило ли предпринимать такую дорогостоящую экспедицию, рисковать безопасностью Италии, строить флот, пересекать море и претерпевать тысячу опасностей только для того, чтобы иметь удовольствие сразиться с Ганнибалом не в разоренном крае бруттиев, куда его давно оттеснили, а у него на родине? Не проще ли было пойти на него прямо, пользуясь тем, что он слаб и отрезан от всего мира? Все это со свойственной ему обстоятельностью и здравомыслием разъяснял консулу Фабий. Вероятно, он воображал, что Публий не понимает того, что ясно было бы и ребенку.

Дело было, конечно, не в том, чтобы выманить Ганнибала. Публий единственный из всех понял, что не с Ганнибалом воюет Рим, а с Карфагеном. Ганнибал уже проиграл Италию, не был страшен, и только потому Сципион решался на несколько лет оставить страну. Иное дело Карфаген. Это огромная богатейшая могущественнейшая держава, которая через десять лет могла родить второго Ганнибала. Это ясно показывал пример Сицилии. Еще в те времена, когда эллины разбили персов при Саламине, начали пунийцы наступать на Сицилию. Эллины сопротивлялись поистине героически. Сколько битв выиграли они у западных варваров на суше и на море! Сколько выставили великих полководцев, таких, как Дионисий, Тимолеонт и Агафокл! И что же? Они сокрушали отдельных вождей, но не Карфаген. Между тем каждая новая война истощала силы сицилийцев. Варвары выжигали их поля, сравнивали с землей города, вырезали жителей. Многие годы требовались, чтобы залечить эти язвы. А сами пунийцы в это время жили в полной безопасности: города и поля Африки процветали, на войне они не потеряли ни одного человека — ведь сражались они силами наемников, и их можно было купить сколько угодно, если есть деньги. А денег у карфагенян было более чем достаточно. И вот, несмотря на все подвиги эллинов, Сицилию они раздавили.

Теперь очередь была за Римом. Двадцать четыре года длилась Первая Пуническая война. Италия вышла из нее обессиленной, а Карфаген даже не почувствовал урона. Правда, пунийцы потеряли Сицилию, но Гамилькар Барка дал им нечто лучшее — Испанию с ее неистощимыми запасами золота. Оттуда, а не из Карфагена на первых порах шла помощь Ганнибалу.

Не прошло и двадцати лет — и вот карфагеняне начинают новую войну вдесятеро тяжелее первой. И ведется она теперь на территории Италии. Пятнадцать лет страна предавалась пожарам и опустошениям, Ганнибал разрушил 400 городов, в одних битвах истребил более 300 тысяч италийцев. Италия обезлюдела, поля опустели. А Карфаген? Что он потерял? Ни одного человека. За них гибли галлы, балеары и ливийцы. Если бы сегодня Публий разбил Ганнибала в Италии и заключил мир, то за несколько послевоенных лет карфагеняне сумели бы выкачать из Ливии все то, что они потеряли в войне с Римом. А тем временем подрос бы сын или племянник Ганнибала и снова напал бы на Италию, которая уже не имела бы сил ему сопротивляться. Карфаген представлял собой поэтому какую-то страшную гидру, которая, чем более ее рубили, тем могучее и сильнее поднималась перед обессиленным Геркулесом.^{31}

Вот откуда родился план Сципиона. Он задумал лишить Карфаген всех его владений и превратить в рядовой финикийский городок. Тогда, и только тогда Карфаген уже не возродится более. Для этого надо было отнять у пунийцев Испанию и Ливию: Сицилия и Сардиния были уже в руках римлян. Только в этом надо видеть причину того, что Публий пять лет тому назад поехал в Испанию. Ведь и в Италии было немало забот и больше славы сулили победы над войсками Ганнибала, чем его братьев и родичей. И патриотизм требовал прежде всего защитить родную страну. Итак, не жажда подвигов звала его в Испанию. Но и не жажда мести овладела Сципионом, который поспешил заключить в Иберии союз с Андобалой и Масиниссой, убийцами своего отца.