Студёное море

– Не беда, Алёша, найдем тебе такую женщину, есть на примете. Дай только срок. Велика Русь и не одна Москва родит красавиц. Поживешь здесь месяца два и уедешь на край Земли с молодой женой. В долгую полярную ночь будет за что подержаться!

Все рассмеялись.

– Если гости не возражают, то я прикажу накрыть стол прямо в трапезной бани. Вспомним молодость! – сказал Артамон Савельевич и вышел из гостиной.

Ховрин-старший достал из кармана кожаную табакерку и предложил воеводе «откушать табачок», но тот отказался.

– Покорнейше благодарю, Иван Данилович, не балуюсь.

– Напрасно, молодой человек. Здоровью не очень вредит, успокаивает нервы, а при чихе очищает носоглотку и легкие. Впрочем, все это лишь дурная привычка!

Он поднес к носу щепоть табаку и с упоением втянул воздух, а с ним и табак. Чихнув три раза, он вытер платком нос и, чтобы больше не чихать, крепко зажал переносицу двумя пальцами.

– Да-с! Табачок крепкий. Выращен и приготовлен по особому рецепту одним древним старичком из Тамбовской губернии. Слезу пробивает с первого нюха – зверь, а не табак!

Иван Данилович, скользнув раскосым взглядом по ладной фигуре воеводы и золотым кольцам на руках, хотел было ещё что-то сказать, но Алексей Васильевич опередил старика.

– Что-то я не вижу Елизаветы Петровны. Здорова ли?

Иван Данилович ответил не сразу. Он встал, подошел к печке, открыл дверцу и шевельнул кочергой угольки, из-под которых неожиданно вылетел целый рой огненных искр.

– Лизонька нынче в гостях. Надумала на неделе поехать к своей двоюродной сестре Оленьке на богомолье, да там и задержалась. Впрочем, масленицу – свой самый любимый праздник – Елизавета Петровна всегда проводит там, в Троице-Сергиевом монастыре.

Иван Данилович снова сел в кресло и, лукаво посматривая на Алексея, заметил:

– Спрашиваешь, здорова ли Елизавета Петровна? А что ей сделается! По-прежнему молода, красива, весела и беззаботна. Женщина, брат, в самом соку – ядрена как девка. Оттого и детей рожать не хочет.

Немного подумав, добавил:

– А может Бог чем обидел, не знаю.

В последних словах Ховрина-старшего Алексей Васильевич заметил оттенок скрытой досады.

Старик продолжал, как бы рассуждая сам с собой:

– Да что там говорить! Известное дело бабий род: живучи как кошки, хитры как лисицы, капризны как морская стихия.

В это время в гостиную порывисто вошел Артамон Савельевич.

– Дорогие гости, прошу принять баню и откушать, чем Бог послал!

2

Миновав переднюю, хозяин и гости по длинному и узкому коридору прошли в трапезную бани. В доме боярина Ховрина эта комната часто служила местом для приема знатных гостей, поэтому её убранство для Артамона Савельевича было особой заботой. Здесь после бани, одетые в яркие бухарские халаты, гости отдыхали. За трапезным столом или шахматной доской они вели непринужденные беседы о политике, религии, жизни и нравах других стран, часто осуждая собственные порядки. Бывало, здесь зарождались новые идеи, которые потом воплощались в важные государственные дела. В трапезной бани было тепло, приятно пахло смолой, русским квасом и соленьем.

Алексей Васильевич до отъезда в Мангазею не раз бывал здесь. Но сегодня он просто был поражен великолепием обстановки и невольно улыбнулся от удовольствия – трапезная неузнаваемо изменилась. «Все течет, все меняется», – подумал он и ещё раз внимательно осмотрел трапезную.

Стены комнаты на одну треть от пола были обшиты розовым деревом, а выше, почти до самого лепного потолка, закрыты цветной шелковой тканью с национальным восточным орнаментом. Пол был застлан тремя громадными персидскими коврами. Прямо напротив входа, в резной позолоченной рамке, висела великолепная картина голландского живописца Рембрандта. Сквозь голубые тканевые шторы окон еле-еле проникал свет, поэтому в комнате даже днем зажигали свечи: два массивных серебряных канделябра в виде дракона с множеством голов – свечей стояли между окон на высоких резных тумбах, сработанных из дуба и кедра. Горящие свечи придавали трапезной какую-то особую торжественность.

В центре комнаты на изогнутых ножках стоял овальной формы дубовый стол, покрытый белой кружевной скатертью с длинной бахромой, свисающей почти до самого пола. В глаза бросилось обилие и разнообразие закусок: севрюга, балык из осетрины, красная семужья икра, ветчина, говядина со шпиком, грибы в сметане, пирог с капустой, овечий сыр, масло. Украшением стола была огромная китайская фарфоровая ваза, доверху наполненная мочеными яблоками. Тонкие стенки вазы были красиво расписаны голубой лазурью. Отблески света от горящих свечей ярко отражались на серебряных с позолотой столовых приборах.

Справа от входа, у окна, между двумя кожаными креслами, стоял круглый низенький столик с янтарными шахматами. Слева, в небольшом дубовом чане, среди кусков льда, лежали бутылки с вином и водкой.

Артамон Савельевич на правах хозяина, как истинный хлебосол, широким жестом пригласил гостей к столу. Налил в золотые чарки анисовой водки и, обращаясь к своему другу, произнес:

– С приездом, Алёша! За встречу, за твое здоровье, за успех твоего дела!