Студёное море

В проходе показались сани-розвальни. В них на рогоже сидел государев преступник Васька. По бокам пристроились два стрельца-охранника. Одет Васька был по-летнему, в длинной холщовой рубахе до пят, в лаптях на босую ногу. На плечах еле держалась рваная шубейка. Волосы непокрытой головы были взъерошены, а в рыжей бороде застряли сосульки. Все его тело дрожало от холода. Стрельцы подтолкнули Ваську под зад, и он оказался на помосте.

На Спасской башне куранты пробили «перечасье». Боярин Ховрин подал знак, и дьяк Савелий развернул указ царя. Толпа затихла.

– А кто после нынешнего его Государева указу будет впредь чеканить фальшивые деньги, – зычным голосом читал дьяк, – тем чинить смертную казнь!

После этих слов Савелий сделал паузу и строго посмотрел на преступника. Свечка в руках Васьки дрогнула.

– А кто в иных каких причинах того дела объявится, – продолжал он, – тем наказание чинить по статьям разным: отрубать обе ноги и левую руку, отрубать только левую руку, отрубать по одному или по два пальца на руках.

Толпа загудела, забурлила как весенняя вода, хлынувшая через плотину. Послышались голоса:

– Рвать языки да головы рубить они умеют, а как голодных людей накормить, у них ума не хватает. Соли и той нету. Обобрали народ до нитки!

Артамон Савельевич, вспомнив кровавые дни Соляного бунта, решил быстрей кончать дело и крикнул дьяку:

– Выполняй волю царя, живо!

Савелий подошел к Ваське и, размахивая перед его носом указом, приказал:

– Молись, разбойник!

Васька гордо поднял голову и степенно поклонился на все четыре стороны. Еле шевеля посиневшими от холода губами, крикнул:

– Руби, ирод проклятый!

С этими словами он небрежно сбросил с себя шубейку, встал на колени и сам положил голову на плаху. Все замерли. Боярин Ховрин поднял руку, палач взмахнул топором, и толпа ахнула, увидев, как окровавленная голова Васьки покатилась по обледеневшему настилу. Стрелецкий сотник Яков ловко насадил голову на пику и под барабанный бой во весь опор поскакал к Спасской башне Кремля, где давно уже каркало воронье в предчувствии пиршества.

Потрясенные зрелищем люди молча расходились по домам. Мальчишки со страхом поглядывали на голову, торчащую на колу у Кремлевской стены.

5

Большой каменный дом боярина Артамона Савельевича Ховрина стоял особняком на Семёновской набережной реки Яузы. Хозяин дома третьего дня сильно занемог и почти не вставал с постели, выгоняя хворь вишневой настойкой, крепким чаем, да сном. По утрам, завернувшись в широкий, из византийского шелка халат, он подолгу лежал в полудреме в своей спальне. Домочадцы ходили на цыпочках, говорили шепотом. Только кухарка Дарья, не боясь гнева хозяина, громыхала на кухне посудой. Напротив окна, прислонясь спиной к тёплой русской печке, занимавшей почти половину кухни, сидел конюх Прохор и как кот на масло смотрел на грудастую стряпуху. На кухне было жарко, вкусно пахло щами, топленым молоком и блинами.

Боярин любил настоящие русские красные блины. Тесто для блинов Дарья обычно творила из пшеничной муки на закваске, добавляя для сдобы молоко со сливками, сахар и яичные желтки. Пока тесто подходило и дышало, кухарка готовила сковороды: очищала их солью, прокаливала на огне с растительным маслом, тщательно протирала. Перед тем, как налить тесто, сковороду смазывала несоленым свиным салом – блины получались румяные, пышные, вкусные. Артамон Савельевич любил есть блины, запивая топленым молоком.

На масляной неделе, а иногда и по воскресеньям, Дарья пекла блины особые, с припеком. Как раз был воскресный день, и Прошка с любопытством наблюдал, как стряпуха творила чудо: на смазанную жиром сковороду она положила мелкие обжаренные кусочки ветчины, сваренные вкрутую и нарубленные яйца, лук, залила блинным тестом и поставила в печь. От раскаленных углей лицо Дарьи разрумянилось и покрылось мелкими, как бисер, капельками пота. Поколдовав ухватом в печи, она закрыла заслонку и, вытирая лицо фартуком, устало села на широкую лавку. Прохор искоса взглянул на нее и сразу понял: кухарка нынче не в духе. Он почувствовал это нутром, когда она гремела ухватом.

– Почто явился, дъявол рыжий? – сверкнув глазами в сторону конюха, спросила она. – Иди на конюшню к своим кобылицам, а то хозяин придет – останешься без зубов.

Прошка сунул пятерню в огненно-рыжую, давно нечесаную бороду, и оскалил рот – вместо верхних зубов зияла дыра. – Опошдал твой хозяин, – прошепелявил конюх. – Вчера кобыла так шаданула, что двух зубов не дошитавши.

– То-то я вижу, рожа у тебя расквашена, будто после попойки землю пахал носом, – усмехнулась Дарья. – Ужо погоди, доберется до тебя барин… Видать, вчера хорош был. Спьяну кобыле любовные слова говорил – вот и получил по зубам!