Студент (СИ)

Школу я закончил с медалью, в немалой степени благодаря хорошей памяти, которая, слава Богу, осталась или была оставлена мне провид`ением , когда я перестал воспринимать мир так, как воспринимал его до болезни, случившейся в 14 лет. Теперь я не вижу всё так ярко и образно как раньше, когда ощущал себя неотъемлемой частичкой всего, что находилось и жило вокруг меня. Теперь эта гармония осталась только в сознании, и все живет и существует рядом со мной, но не во мне. Я не могу больше двигать предметы силой энергии, которая была заложена в меня, и я не могу ввести себя в то состояние, когда сознание начинает работать в особом режиме восприятия. Я потерял дар телепатии и гипноза, как и предвидения, и сны мне снятся обычные. Но я еще не потерял способность снять головную боль и ускорить заживление небольших ран, и мне кажется, что во мне неуловимо происходят какая-то трансформация, я меняюсь и все больше утверждаюсь в мысли, что все способности, которыми я обладал раньше, вернутся.

Об этом говорил и Вольф Григорьевич Мессинг, с которым мы с отцом познакомились на одном из его сеансов психологических опытов и который опекал меня. В ответ на письмо моего отца, пытаясь объяснить положение дел, Вольф Григорьевич писал тогда:

"Уважаемый Юрий Тимофеевич!

Письмо Ваше меня огорчило, но не удивило. Мозг - это очень тонкий и сложный механизм. Когда мы говорим о безграничных возможностях человеческой психики, мы говорим о таинственной загадке человеческого мозга. Мы не знаем, как формируются феноменальные способности, но, как видно, достаточно незначительного внешнего фактора, чтобы потерять их. В мире известно много случаев, когда этот дар бесследно исчезал даже без видимых влияний извне...

Но я думаю, вполне вероятно, что способности, которыми обладал Володя, не пропали. Они могут вернуться так же внезапно, как и исчезли. Ведь у него остались знакомые ощущения, которые он переживал в том своем состоянии. И если по каким-то причинам дар, данный ему природой, покинул его, этот дар можно попробовать вернуть, воздействуя на мозг уже знакомыми методами, т.е. попытаться снова "разбудить" уснувшие мозговые клетки..."

К Вольфу Григорьевичу мы ездили. Он показывал меня ученым: профессору Вольштейну, радиофизику Кобзеву и физику Френкелю.

"Форсировать события не стоит, но при определенном стечении обстоятельств способности могут вернуться", - заключил тогда Вольштейн, а Френкель сказал: "Пытаться воздействовать на мозг нет смысла хотя бы потому, что молодой человек (то есть, я) совершенно здоров, а всякое вмешательство в здоровый организм чревато непредсказуемыми последствиями". Кобзев с ними согласился.

Сам же я не то чтобы сожалел о потере своего дара, но испытывал легкую грусть, как о потере чего-то, к чему привык...

В институт я поступил легко, но это не мешало мне испытывать эйфорию от принадлежности к студенческому сообществу и гордость от сознания своего нового статуса.

В свою "alma mater" я ходил пешком. Стояли те благодатные дни, которые называются "бабьем летом", когда днем солнце греет, заставляя снять легкую куртку, надетую утром, потому что холода уже отдают легким морозцем.

Я выходил из дома и шел по тихой улице Советской, почти не знавшей транспортного движения грузовых и легковых автомобилей, и по этой причине трава пробивалась даже на проезжей части; и где козы паслись на зеленых обочинах дороги, а тротуары представляли собой протоптанные тропинки; сворачивал на более оживленную улицу Степана Разина, а дальше на Московскую, где трамваи, автобусы, легковые и грузовые машины бесповоротно разрушали идиллию провинциальной патриархальности быта улицы Советской. И я невольно вслед за торопливыми пешеходами ускорял шаг, приспосабливаясь к ним и включаясь в рабочий ритм города.

На Красном мосту, который раньше назывался Мариинским в честь супруги царя Александра III и матери Николая II Марии Федоровны, я останавливался, чтобы встретить всходящее из-за аскетической формы в духе конструктивизма Элеватора, возвышающегося над уровнем горизонта, Cолнце. Светило было всегда разное, то есть, я видел его разным. Оно могло быть холодным и теплым, а потому ясным и тусклым. А когда Cолнце полностью выплывало из-за Элеватора, оно слепило, заполняя все видимое пространство, и тогда все строения как бы растворялись в нем. Иногда оно едва пробивалось сквозь облака или выглядывало из-за них. Но постепенно, день за днем, Солнце смещалось в сторону Запада, утверждая постулат о вращении Земли вокруг себя.

Так я стоял недолго, словно только для того, чтобы убедиться, что Солнце есть и никуда не делось, а Земля по-прежнему "все-таки вертится".