Студент в СССР

— Застряли, — угрюмо отвечает Соколов, осознав свой косяк. Затем старший опер надевает на Хмурого наручники и передает его подошедшему сержанту. — Намело снегу…мать! Рискованно у нас как-то вышло. Но вы молодцом.

— Пойдёмте, покажу, где долговязый нож обронил, — я не стал лезть дальше в залупу и встревоженно оборачиваюсь. — Потерпевшего осмотрели?

— Нормально с ним. Нож, говоришь? Это интересно!

— И пальчики на нем скорее всего остались. И еще кастет Хмурый сбросил. Где-то здесь должен валяться.

Я показываю на взрытый следами снег. Рядом уже стоит «Жигуль» оперов, который достал из сугроба патрульный Бобик. Стало людно. Бубакин осторожно просеивает снег и находит оба орудия преступления, затем аккуратно пальчиками в перчатках достает и складывает в пакет.

— Ну что, дружок, похоже, что у тебя проблемы.

Соколов присел на корточки рядом с Дрыном.

— Не мое, не видел!

— Зря ты так. Чистосердечное признание советским судом учитывается. А на срок ты, голубчик, уже намотал. Так что сначала в колонию для малолеток, на следующий год пойдешь к взрослым уркам. Тащите его к машине.

Я оглядываюсь. Василий сидит в подкатившей буханке «Скорой», там же пострадавший «клиент» с перемотанной головой. Совсем шпана распоясалась. Понемногу вокруг собрался народ, что-то громко обсуждает. А где вы все были, когда людей здесь били? Обыватели! Вот так вас всей страной и продадут вас в олигархическое рабство.

— Ты как?

— Нормально, по кисти прошло. Царапина! За тебя больше боялся, — Василий смотрит на перевязанную руку и говорит тише. — Но ты, молоток, с дубинкой неплохо придумал. Никогда такой борьбы не видел. Хотя служил в десантно-штурмовой.

— Боевое самбо?

— Оно самое.

— У меня китайская техника.

— Понятно. Приятно было познакомиться!

Мы обменялись рукопожатиями. У меня появился еще один товарищ.

— Что у тебя в руке было?

Как этот Соколов может тихо подкрадываться.

— Ничего, товарищ Соколов.

— Не темни, Караджич!

— Так все равно не положено. Вы раскололи Хмурого?

— Завтра займемся.

— Так не пойдет.

Капитан не успевает ничего сказать, как я подпрыгиваю к «Бобику». Задние его двери в тени, потому никто не видит мой болевой прием. Китайцы в этом деле чудовищно эффективны.

— Сучара!

— Неужели больно?

— Караджич, охренел?

— Спокойно, товарищ капитан. Следов не останется. А вот Хмурый нам сейчас ответит, с кем долей малой делится. Ты же должен с кем-то делиться, на общак засылать?

Соловьев с любопытством смотрит на меня. Хмурый корчится, злобно цедя:

— Тебе конец, баклан.

— Да ладно? Товарищ капитан, объясните ему, какой срок ему грозит за организацию преступной банды. Есть у нас, что в кодексе про организованную преступность?

— Недавно внесли. Так что светит тебе, Хмурый, от двенадцати до пятнадцати.

Парниша разом обмяк. Это уже совсем не хулиганка и ему уже есть восемнадцать. Я отпинываю шпану в сторону. Соловьев с любопытством наблюдает за моими противоправными действиями, а затем роняет.

— Жестко ты с ним!

— С волками жить, по-волчьи выть.

Опер загадочно улыбается:

— Утром обязательно поплывет. Я эту публику хорошо знаю. А тебя, Сергей с боевым крещением. Наш ты человек, наш!

Глава 23 Утро вечера мудренее

Сквозь сон пробивалась непонятная нудная трель. Я поднял голову с подушки и только после этого осознал, что это звонит телефон. Кому это я в такую рань понадобился? Глянув на часы, понял, что уже вовсе не утро. Подъем! В три скачка преодолев расстояние до столика, я поднял трубку. Хорошо знакомый грудной голос ехидно поинтересовался:

— Ну ты и соня! Что такого делал ночью?

На самом деле я уловил в голосе Вероники оттенок тревоги. И в самом деле, что молодой парень цветущего возраста может делать ночью? Ответов слишком много и не всегда приятных для девушки.

— В засаде сидел!

— Чего-чего?

Отклик вышел на редкость искренним. Но я был рад слышать её голос. Две недели прошло, а мне уже не хватало женского общества. Нет, я не пошел напропалую гульбанить, да и некогда было думать о постороннем. Сессия в разгаре!

— Я же говорил тебе, что пошел в дружинники. Вчера мы поймали банду.

— Ты серьезно?

Я рассмеялся прямо в трубку:

— Конечно! Правда, это была шайка малолеток. Пьяных обували.

— Грабили? — её голос вызывал у меня странную дрожь. Етишкин матрёшкин, как я по Веронике все-таки соскучился.

— Отгуляли свое. Хоть и малолетки, но на срок заработали.

— Это с ними у тебя был тогда конфликт?

— Ага.

— Ты как Зорро отомстил своим врагам.

Её смех в трубке действовал как успокоительное. Я присел на кресло, только сейчас заметив, что родителей нет дома.

— Да, я твой герой!

— Не много ли всего в тебе? Будущий ученый, фотограф-художник, а сейчас еще и сыщик.

— Да, это все обо мне!

Снова смех, а мне становится на редкость хорошо. Что еще может быть лучше, чем услышать после тревожной ночи радостный девичий смех.

— Ты несносен, но безумно интересен.

Возникла неловкая пауза, и я осмелился спросить самое главное.

— Скучала?

Вероника ответил после небольшой паузы.

— Да. А ты был рад меня услышать?