Затем Ганс в своём рассказе плавно перешёл на Гитлера. О том, как люди верили ему и шли за ним. И как потом пришли к апрелю 45-го. Курт, со своей стороны, тоже кое-что рассказывал. Надо же, как интересно. Оказывается, отношение немцев к Гитлеру в 70-х годах чем-то похоже на отношение русских к Горбачёву в 10-20-х годах грядущего века. Обоих считают последней сволочью и придурком. Оба начинали вроде как правильно, люди доверяли им. А потом оба свернули куда-то совсем уж не туда и оба по факту угробили свои страны. Только вот если Гитлер просто ошибался и сам верил в то, что говорил, то наш-то был совершенно откровенным предателем. Всё-таки какой бы сволочью ни был Гитлер, но тот факт, что он до конца оставался в Берлине и ответил за всё содеянное собственной головой, вызывает у меня уважение. Я не верю, что он не мог сбежать на гружёном золотом корабле. Наверняка мог. Но не стал. Остался. Наш же Меченый… тьфу, вспоминать противно. Одно слово — гнида.
Когда закончилась вторая бутылка, Ганса наконец развезло. Он попросил меня спеть. Выяснилось, что ему очень нравятся русские песни. Курт снял со стены висевшую там гитару и стал довольно умело подыгрывать мне. А я пел. Больше всего Гансу понравилась песня «Степь да степь кругом». Ганс сначала расплакался, а потом заснул…
Вопрос с моим возможным участием в каком-либо школьном мероприятии также удалось решить. Я совершенно случайно увидел висящий в холле нашей школы небольшой плакат, оповещавший о скором начале математической олимпиады ГДР. И всем желающим школьникам предлагалось принять в ней участие. Чем не соревнование? Правда, я иностранец, но я ведь временно зачислен в немецкую школу. Может, мне можно участвовать? И я обратился с этим вопросом к Курту. Тот, подумав, сказал, не видит никаких препятствий.
Единственный вопрос возник, когда выяснилось, что самой младшей возрастной группой были восьмиклассники, а я пока ещё учился в седьмом классе. Но я сказал, что это не страшно, я и в группе восьмиклассников могу идти. За мной к этому времени уже числилось столько талантов, что ещё одному никто не удивился. Мальцева ещё и математик? Ну так это ведь Мальцева!
В том, что на олимпиаде я не опозорюсь, у меня не было никаких сомнений. Дело в том, что прошлым летом я на всякий случай прочитал школьные учебники математики, геометрии, физики и химии до десятого класса включительно. Освежил, так сказать, знания. Это чтобы мне в школе меньше времени приходилось тратить на домашние задания. А будущим летом я планировал перейти и к ВУЗовским учебникам. Так что в объёме советской средней школы математику я знал на «отлично» и вполне мог померяться знаниями даже с лучшими немецкими восьмиклассниками.
Неожиданностей не случилось. Я легко выиграл районную, а потом и городскую олимпиады и занял первое место в младшей группе по городу Карл-Маркс-Штадт. И это было моей ошибкой! Нельзя было занимать первое место. Нужно было занять хотя бы второе. А я не просчитал заранее последствия такой своей победы и вляпался.
Заняв первое место в городе, я автоматически проходил в финал ГДР, который должен был проходить в Берлине. Вот если бы я занял второе место, меня можно было бы по-тихому отодвинуть в сторонку под благовидным предлогом и в Берлин не послать. Но чемпион города просто обязан участвовать в финале, не послать меня в Берлин было немыслимо. Ради того, чтобы я принял участие в финале олимпиады, мне даже увеличили на десять дней срок моего пребывания в ГДР. Не понимаете, в чём проблема? Поучаствую в финале и уеду домой? Всё не так просто.
СССР и ГДР — равноправные союзники. Совершенно равноправные. Вот только, СССР чуть-чуть немного равноправнее. Думаю, понятно почему. А я к тому же ещё и символ советских пионеров, лучший во всём, за что берусь. А это, между прочим, огромная ответственность.
Накануне моего отъезда в Берлин, когда я собирал вечером чемодан, зазвонил телефон. Курт привычно взял трубку, представился, а затем молча передал трубку мне. Это звонил Андрей Степанович, человек из советского посольства в Берлине, который был моим куратором. Это он с советской стороны организовывал все мероприятия с моим участием на территории ГДР. И он дал мне политическую вводную.
Если бы я сидел себе в Карл-Маркс-Штадте, то тут я мог бы вполне спокойно проиграть с треском математическую олимпиаду. Этот город далеко не самый крупный и важный в ГДР. Мой проигрыш тихонько замяли бы. Но финал олимпиады ГДР в Берлине — это совсем другое дело. Он неминуемо будет освещаться в центральных газетах, ничего замять не получится. А образец советских пионеров должен быть образцом во всём. Проигрывать я не имею права.