Студеный флот

На любом корабле у любого офицера всегда найдется дюжина горящих дел, десятка два дел крайне срочных, тридцать – безотлагательных, сорок – обязательных и полсотни – текущих. Перед дальним походом эти цифры утраиваются. Влюбляться в такую пору, внушал себе Башилов, – преступная безответственность. Откуда взять время на телефонные звонки, прогулки, свидания, когда служебные тиски зажаты до предела; на корабль прибыло пополнение, и за молодыми матросами нужен глаз да глаз, экипаж еще не отстрелялся в море, еще не отремонтирован береговой кубрик, не откорректированы карточки взысканий и поощрений, не разобрано на комсомольском собрании персональное дело старшины 2-й статьи Еремеева, надерзившего инженеру-механику, наконец, в зачетном листе на допуск к самостоятельным вахтам еще и конь не валялся – ни одной отметки. Влюбляться в такое время – сумасшествию подобно! Нет, тут нужно сразу выбирать: или корабль и океан, или берег и личная жизнь. Башилов выбор сделал и каждый вечер, перебирая в памяти все промелькнувшие за день женские лица, не без гордости, но и не без грусти замечал себе, что сердечный горизонт чист, что никаких помех делам корабельным не предвидится и что если продержаться так еще пару месяцев, то в моря он уйдет со спокойной душой, без оглядки на берег…

3.

Ожгибесов подошел к высокому итальянскому окну (сподобилось же кому-то выстроить здание штаба в стиле генуэзского палаццо, и где – в Заполярье!), чтобы получше рассмотреть Снежную Королеву.

Хороша!

Озорно улыбаясь, Королева бросала в толпу снежки, забыв про царственное достоинство. При каждом взмахе она изгибалась с изяществом амазонки и посылала белый комок не по-женски сильно и ловко. Один из них полетел в сторону штаба и ударился в будку часового.

«Нет, есть и в нашей дыре штучки не хуже столичных! – порадовался Ожгибесов. – Хороша, чертовка! Вылитая Людмила Сенчина!»

Через четверть часа эта красавица будет вручать ему каравай-солнце. Ему, властителю сего града, который он только что назвал «дырой», но не позволил бы этого сделать никому другому…

Два телефонных звонка взрезали тишину адмиральского кабинета. Вызывали красный – московский – аппарат и черный – эскадренный.

– Минуту ждать! – сурово бросил он в черную трубку.

– Контр-адмирал Ожгибесов слушает! – молодцевато доложил он в красную.

Звонил офицер-порученец из приемной главнокомандующего Военно-морским флотом капитан 1-го ранга Морозов. Когда-то он был помощником на лодке Ожгибесова, теперь – опорой и надеждой его в главкомате, или на языке северодарских остряков – «волосатой рукой в Москве».

– Приветствую, Виктор Викторович! Только что получили РДО от твоей «единички» в Александрии. (В Александрии в среднем ремонте стояла подводная лодка Б-40.) Читаю: «Ввиду ультимативного требования новых египетских властей покинуть порт в течение суток и угрозы захвата корабля силой подготовил ПЛ к взрыву. Прошу указаний. Капитан 2-го ранга Королев». Вот такие пироги. Перешли-ка мне список личного состава. Если что, будем представлять весь экипаж к правительственным наградам…

«Посмертно», – добавил про себя Ожгибесов то, что не произнес Морозов.

– Список передам сегодня же. Есть ли надежда, что все уладится без взрыва?

– В том случае, если Королеву успеют передать шпонки для гребных винтов. Принимаем меры. Буду держать тебя в курсе. До связи!

Ожгибесов опустил красную трубку, взял черную:

– Товарищ адмирал, оперативный дежурный по эскадре капи…

– Что стряслось?

– На Б-410 заклинило в люке торпеду. Инерционные предохранители, по-видимому, сняты с действия.

– Где она стоит?

– У шестого причала.

– Гоните ее на внешний рейд. Буксиру-спасателю – готовность к выходу.

– На рейде волнение три балла.

– А вы хотите экспериментировать в гавани? Б-37 забыли?

– Вас понял, товарищ адмирал.

– Выполняйте!

– Есть.

Ожгибесов потер седеющие виски. Эх, не зря к его эскадре прикипело прозвище «Дикая». Впрочем, за пять лет командования он привык к неожиданным и всегда пренеприятным вводным.

Первым порывом было немедленно мчаться на место происшествия. Но удержался. Его появление лишь наэлектризует обстановку. А там сейчас нужны спокойные нервы. Абатурову хладнокровия не занимать. Волевой мужик.

Напольные часы в черном дубовом футляре – германский трофей – торжественно возвестили, что адмиральский час истек, а вместе с ним и блаженное послеобеденное время. Начиналась служба – бешеная, нервная, всегда готовая рвануть либо взрывом начальственного гнева, либо взрывом тротила, а то чего и похлеще…

Адъютант осторожно заглянул в дверь:

– Звонят из горисполкома, спрашивают, будете ли вы на празднике?

«А пошли они к…» – едва не сорвалось у Ожгибесова, но, вспомнив, какая женщина будет вручать ему каравай и, возможно, он ее при этом поцелует, Виктор Викторович потянулся к фуражке. Будь что будет! Может, последний поцелуй в жизни.

– Скажи – выехал!