– И я нет. – Она рассмеялась. – Но это не за горами. Я просто стараюсь быть с ним повежливей. Нет, в самом деле, Рильке, что тут такого? Если бы она умерла, не имея ни одного родственника, все деньги пошли бы государству. И какой в этом смысл? У государства денег и так предостаточно. Пустая трата. Так что… – Она села на стол, положив ногу на ногу, покачивая туфлей, висящей на большом пальце. – Разве тебе не хочется хоть разок получить от сделки больше, чем положено? Я уже устала от постоянной нехватки денег. Хорошо быть бедным, когда ты молод, силен и вся жизнь у тебя впереди. Но вот совсем недавно я размышляла о том, как страшно быть бедным в старости.
– Не преувеличивай, Роза, не так уж это страшно.
– Разве? Покажи-ка мне свой пенсионный план. Ну? У тебя его нет, как и у меня. Что ты собираешься делать, когда порвешь с аукционным делом? Будешь слоняться, как призрак, по распродажам в надежде перепродать что-нибудь ненужное и выжать монетку? А когда тебе стукнет семьдесят? Восемьдесят? Нам с тобой представился шанс.
– Роза, ты собираешься ограбить старуху. Мы же не этим занимаемся. Мы хорошие ребята. Пусть другие грабят могилы.
– Но речь не идет об ограблении старой женщины. Я говорю об ограблении государства. Просто если она все-таки умрет, Боже упаси, – она неловко перекрестилась, – почему бы нам не оставить деньги у себя и не одурачить государство. Мы найдем для этих денег применение получше.
– А какая выгода с этого плана твоему другу, инспектору Андерсону?
– Джиму? – Ее лицо смягчилось. – Джим и не узнает ничего, а то, чего он не узнает, его и не потревожит.
– Думаю, ему будет тревожно стоять у ворот «Корнтон-Вейл» [15]с передачкой.
– Ой, – отмахнулась от моих слов она.
– В самом деле, Роза. Я умудрился дожить до средних лет, ни разу не побывав в тюрьме, и мне хотелось бы избежать этой участи еще некоторое время.
Она глотнула вина.
– Ты и не сядешь в тюрьму. Все равно она выздоровеет. Это ведь просто мои досужие мысли. – Роза посмотрела мне в глаза, а это всегда был плохой знак. – Не так уж часто журавль летит тебе прямо в руки. Стоит подумать об этом, Рильке.
Зазвонил телефон. Роза еще мгновение удерживала мой взгляд, потом подняла трубку.
– Добрый вечер, «Аукционы Бауэри». – Она подняла на меня взгляд: – Это вас, мистер Рильке, девушка. – Она удивленно понизила голос: – Молодая девушка.
17. В объективе
Природа дарит опыт нам,
Но наш пытливый ум,
Чтобы проверить и познать.
Увечит красоту.
Дверь открыла Анна-Мария в черном спортивном костюме. Улыбнулась. Мне нравилась ее улыбка.
– Входи, я поставлю чайник.
Я прошел с ней на кухню, думая о том, что в этом доме, наверное, ничего крепче чая не пьют.
– Хорошо, что пришел.
– Да ладно…
Пока мы ждали чайник, я расспрашивал об актерской работе, стараясь разговорить ее. Она рассказала пару баек про свои роли в кровавых короткометражках Дерека, но они показались мне скучноватыми и уже тысячу раз пересказанными. Мы не затрагивали цель моего визита, пока не расположились в гостиной.
Комната показалась мне уютной – обставлена мебелью самых разных стилей и периодов. Овальный стеклянный столик, приблизительно пятьдесят четвертого года, коричневая кровать с завитками в стиле «полу-деко» тридцатых, торшер с бахромой – сороковые. Лампа освещала серебряный бар шестидесятых. Я осмотрел бар. Тот замерцал в ответ.
Анна-Мария расставила на столе чайный сервиз и убрала в сторону кипу модных журналов, освобождая нам место на диване. В комнате уже не было яркой подсветки и переносной сцены, но здесь все еще ощущался дух фотоклуба. На стенах в рамках висели черно-белые снимки. Размытые изгибы и выпуклости девушек на фотографиях Мэна Рея, обращенный назад взгляд Луизы Брук, ровное влечение снимков Брассаи. [16]
Я привык пить чай в чужих домах и одновременно мысленно оценивать имущество хозяев. Анна-Мария несомненно обладала вкусом, но, поскольку слишком часто раздевалась перед мужчинами, покупала и собирала в одной комнате вещи не вполне совместимые. Она села сгорбившись рядом со мной, взяла кружку обеими руками и неуверенно поднесла ее к губам. Я понял, что она дрожит.
– Что с тобой?
– Все нормально. Хорошо, что ты пришел.
– Ты это уже говорила.
– Правда? Прости.
Она встала и включила древнюю радиолу. Загорелась зеленая шкала.
Давно исчезнувшие каналы. Радиостанции мертвецов.
– Радиостанции мертвецов, – сказал я вслух, и Анна-Мария подняла глаза.
– Что-что?
Я покачал головой, она отвернулась и опустила иголку на пластинку. Дженис запела: «Ох-х-х, как мне нужно, чтоб меня любил ты…»
Анна-Мария снова села рядом со мной.
– Поклянись, что будешь хранить в тайне все, что я тебе скажу.
Я пообещал держать язык за зубами.
– Это и есть твоя клятва?