Студия пыток

Уж не знаю, чего там Роза наобещала публике: танцующих девочек, марихуану или возможность купить обломок Истинного Распятия. Но что бы то ни было, у Розы получилось. В одиннадцать часов утра аукционный дом погрузился в суету, и наше «бомжоле» могло запросто кончиться еще до начала распродажи. Утро было промозглым и темным – очередное промозглое утро такого же месяца. Небо темнело всеми цветами серого – от пепельного до угольных грозовых облаков. Зато в помещении ярко светили лампы, посетителям раздавали бесплатную выпивку, повсюду, рядом со старыми, до сих пор не проданными вещами стояли новые, самые лучшие на нашем веку. Я бродил в толпе, как сладкоголосый Иуда, пожимал руки, давал советы, улыбался так, что были видны мои два золотых дальних зуба, а про себя сомневался, стоила ли моя сделка тех сребреников, которые я должен получить – ведь ада мне все равно не миновать. У меня в руке был теплый бокал белого вина, а за подиумом еще дожидалась целая бутылка. Его вкус напоминал мочу. Моча никогда не была моим любимым напитком, но как-никак это был алкоголь. Бутылка такого зелья вполне могла бы вогнать меня в депрессию (что случалось нередко), но на этот раз мне захотелось подружиться с белым вином.

Я привык хозяйничать на подобных сборищах. Быть церемониймейстером для легиона негодяев и паразитов. Дельцов-антикваров, коллекционеров, лиц без определенных занятий, правонарушителей всех возрастов и убеждений, высокомерных и не очень. Я не тревожился за предстоящую распродажу, меня волновало то, что будет потом.

Роза выделялась в толпе; ее волосы были стянуты в узел так туго, что брови вопросительно поднялись. Профессиональным жестом, заимствованным из журнала «Антике Роудшоу», она демонстрировала вазу ручной работы какой-то парочке, с виду зажиточной, но одетой совершенно безвкусно. Роза заметила мой взгляд и подмигнула, как профессиональная актриса мюзик-холла. Я в ответ нахмурился и продолжил бродить, глядя поверх голов, из которых ни одна не была вровень с моей, за исключением нескольких ирландских парней, уже занявших позицию у задней стены в облаке сигаретного дыма.

Джимми Джеймс стоял, ссутулившись, у газового обогревателя, не обращая внимания, что кромка его пыльника уже слегка обуглилась. Он пожимал руки, принимал заявки с предложенными ценами, легко, как фокусник, опускал сложенные бумажки в карман. Но цирковой веселости: «вот она есть, а вот ее нет» – не наблюдалось. Вместо этого: «хотите – давайте, хотите – нет» – и легкий наклон головы. Никаких особых знаков внимания и благодарности. Позже он будет стоять напротив меня и мрачным кивком принимать каждую ставку. К нам пришли все. Уличные и розничные торговцы оставили своих унылых родственников замерзать в торговых палатках в эту холодную субботу.

В галереях и у букинистов,
У антикваров и старьевщиков,
И у разных других барахольщиков,
Подмастерья и продавцы танцевали хип-хоп,
По углам обнимались любовники,
На столах грохотали ботинки,
Пили чай,
Дымили сигаретами,
Поцелуи срывали,
На клиентов плевали,
И никто не брал трубку,
Потому что
Все боссы ушли на аукцион.

Торговцы текстилем щупали полотенца и скатерти, разглядывали на просвет белые и не совсем белые салфетки, теребили пальцами затвердевшую на месте пятен ткань, нюхали эти пятна опытными носами, стараясь понять, что это: просто пятно от кофе или зловещее вещество, которое потом ничем не выведешь.

Вот Тощая Лиз – не то чтобы очаровательная, нет, уже нет, хотя когда-то, вполне возможно, была. Дочь старьевщика, человека старой закваски, выросла в его тележке, хоть и будет наверняка отрицать это; хозяйка Забытых Мгновений; не секонд-хэнд, и не б/у; только винтаж – Костюмы и Вечерние Платья. Она пробралась к «своей», дальней витрине. Втянула носом аромат старых вещей. Пот вечерних платьев и костюмов, неприличный запах промежности. Понюхала давно не стиранные рубашки, шерстяные купальные костюмы (задубевшие, как камни), изношенные танцевальные туфли. Она шмыгала от корзины к корзине, пока не нашла бомбазин нужного оттенка черного. Тощая Лиз, вовсе не худая, мечтает о персиковом атласе, косой обрезке, Тощая Лиз, которая перешивает для худеньких молодых девушек несуразные балахоны, отправляя их «на прелестнейший вечер в году». Бедная Лиз, ее увидишь лишь в ателье, у Пэсси, на центральном рынке, на аукционных продажах и в барах. Свои платья она зовет именами кинозвезд: Грета, Бетт, Одри, Грейс, Мэрилин и Джоан. Тощая Лиз щелкнула блестящим замочком расшитой бисером дамской сумочки и по привычке проверила все ее кармашки.

Фредерик, человек ковров, ползал по полу, осматривая ворс, проверяя, нет ли в нем паразитов.