Студзянки

От леса Гай до рубежа Целинув, Суха Воля, куда в 7.00 должен прибыть польский мотопехотный батальон и «занять оборону на стыке 47-й и 35-й дивизий, чтобы быть готовым во взаимодействии со 2-м танковым полком отразить атаки противника», по прямой — пять, а дорогами — от шести до восьми километров. Если идти по прямой, пришлось бы передвигаться по колено, по пояс в грязи.

Свежее, умытое росой солнце вставало из-за Вислы. Войска выходили из лесу на поля. Взводы шли двумя колоннами, отбрасывая длинные тени.

Уже видно весь батальон — почти 700 человек, вооруженных автоматами и винтовками. Солдаты несли 35 ручных пулеметов, 18 противотанковых ружей, тянули 15 станковых пулеметов. Сзади пылили автомашины минометной роты, везущие боеприпасы и шесть 82-мм минометов. Не видно лишь противотанковой батареи. Она осталась прикрывать переправу. Вид батальона радовал сердце. Немногие гвардейские полки, сражающиеся под Студзянками, могли сравниться с ним по численности.

Встречные советские солдаты отдавали честь, весело шутили, желали удачи.

Командир отделения 3-го взвода Франек Подборожный, выйдя из колонны, подбежал к советскому солдату. Поляк отдал ему короткий изогнутый магазин от своего автомата, получив взамен круглый, более тяжелый, но вмещающий вдвое больше патронов.

— Хочешь застрелить семьдесят одного немца? — засмеялся русский.

— Как можно больше, — ответил плютоновый, — чтобы скорее кончилась эта проклятая война.

— Правильно!

Советский майор-артиллерист, увидев проходящих по опушке леса солдат, крикнул:

— А вы осторожней, ребята! Немцы недалеко!

Предостережение было воспринято со смехом. Когда выходили, то слышали впереди частую артиллерийскую стрельбу, но теперь все утихло. Солдаты держались гордо: чем меньше понятия имел кто о фронте, тем больше задирал нос. Многие шли в бой впервые.

Сосредоточив главные своп силы на захвате Выгоды, чтобы открыть путь на Пшидвожице, с запада и севера гитлеровцы прикрыли свой клин тремя опорными пунктами: фольварком Студзянки, кирпичным заводом и лесной сторожкой Остшень. В окуляры стереотруб просматривалась плоская открытая местность под Дембоволей и далее — почти до самого Тшебеня. Фашисты давно заметили приближающийся батальон. Какая-то нетерпеливая батарея открыла заградительный огонь, послав несколько снарядов, но высшее начальство приказало прекратить обстрел.

Донесения мгновенно дошли до штаба в Воле-Горыньской, откуда по радио были вызваны самолеты. Артиллеристы ждали: молчали орудия, молчали на наблюдательных пунктах командиры-профессионалы, хорошо изучившие ремесло войны. С каждым мгновением это молчание становилось все более грозным.

Время приближалось к шести часам. Головные взводы вступили на темный, влажный ковер лугов. Через цейссовские стекла уже хорошо были видны мундиры цвета выцветшей зелени — иные, чем советские. И вот одновременно сразу в десяти местах прозвучало одно короткое слово:

— Огонь!

И сразу же прогремело более ста выстрелов. По всему фронту зарычали жерла стволов.

Обстрелянные роты рассеялись. Их преследовали десятки снарядов.

В небе, гудя более чем тридцатью моторами, как стая стервятников, появились пикирующие бомбардировщики люфтваффе.

Военная наука учит беспрекословно подчиняться приказам и сразу же выполнять их. Вырабатывает в солдате автоматизм рефлексов. Готовит не только к парадам, но и к боям. Привыкший к послушанию и дисциплине, солдат не поколеблется исполнить приказ командира даже под огнем, он легче приспособится к условиям боя, быстрее привыкнет к опасности. Однако существует граница, за которой голос дисциплины может быть приглушен самым сильным, самым естественным и первобытным из всех человеческих инстинктов — инстинктом сохранения жизни. Преобладание этого инстинкта при слабой воле мы называем трусостью.

Но будем осторожны с этим словом. Каждый, кто побывал под огнем артиллерии и под бомбами, кто, примкнув штык к винтовке, готовил в стенке окопа ступеньку для ноги, чтобы по сигналу атаки выбросить свое тело в воздух, полный пуль, — знает, что такое страх. Знает, что легче вынести активный, но ожидаемый обстрел, чем захватившую врасплох близкую очередь автомата.

Всем фронтовикам знакомо это проклятое чувство. В течение секунды оно в состоянии рассеять и уничтожить боевое подразделение. И в то же время проявление этого чувства, когда идет истинное боевое крещение, помогает узнать, кто из товарищей, подчиненных и командиров, настоящий солдат. Люди побеждают страх. К ним возвращается способность мыслить. И вот один, другой, десятый возвращаются в строй — более твердыми, более умными и отважными, чем несколько минут назад.

Возвращаются они по разным причинам: чтобы оказаться под опекой офицера, авторитет которого они признают; из-за чувства стыда перед другими и перед самим собой; иногда ими руководит чувство товарищества, ненависть к врагу или стремление бороться за правое дело. В каждом таком возвращении есть хотя бы грамм самого ценного металла, хотя бы щепоть героизма.