Студзянки

Не прошло и тридцати минут, как разведчики собрались во рву под старыми вербами. Отсюда кирпичный завод был виден хуже: его заслонил молодой сад. Зато можно свободно наблюдать за немцами, которые перебирались по рву через перекресток дорог в Студзянках, находящийся от них на расстоянии менее двухсот метров.

Неподалеку редко и сухо пощелкивали выстрелы снайперов. Разведчики, прислушивались, чувствуя, как пересыхает в горле от жажды. Пшитоцкий посматривал то на часы, то на муравьев, ползавших вверх-вниз по коре вербы. Разведчики сдавали один из наиболее важных экзаменов — «на выдержку».

Восемь притаившихся под Студзянками разведчиков даже не предполагали, что одновременно с ними сдает экзамен «на выдержку» командир 4-го корпуса гвардии генерал-лейтенант Василий Глазунов. Решив дать сигнал к атаке после атаки гитлеровцев на позиции 2-го батальона 142-го полка, он не собирался менять решение. Он знал, что если опередит немцев, то силы, сосредоточенные около дамбы, будут тотчас же переброшены на угрожаемый участок и преградят путь подразделениям 137-го полка прежде, чем те успеют достичь острия самой длинной стрелки, нарисованной на его карте.

Сообщение, которое он ожидал, поступило лишь за несколько минут до трех часов.

— В 15.00 открывай огонь, — блеснув глазами, приказал Глазунов командующему артиллерией и обратился к начальнику штаба: — Как только немцы прекратят атаку на квадрат 111, пусть батальон Ишкова контратакует.

— Они очень ослаблены, — напомнил полковник.

— Сообщи о моем решении в 47-ю дивизию, а сам соединись по радио с польскими танкистами, которые там сражаются. Пусть передадут командиру батальона, что я приказал контратаковать, как только немцы прекратят наступление.

Когда эти слова Глазунова передали старшему лейтенанту Ишкову, он, пожав плечами, сказал:

— Наверное, в контратаку мы будем выскакивать уже из могил…

Гитлеровские танки подходили к окопам. Немецкие солдаты вновь прорвали позиции на правом фланге, вышли в тыл, и гвардейцы были вынуждены сражаться врукопашную. К счастью, два вражеских самоходных орудия подорвались на минах, расставленных саперами прошлой ночью, и остановились. Одно из них, подожженное подкалиберным снарядом, загорелось. На левом фланге батальона немцы, прижатые к земле очередями ручного пулемета, залегли.

Ишков, охрипший от крика, собрал штурмовую группу, чтобы восстановить положение севернее высоты 119,0. В группе оказалось около десяти польских автоматчиков под командованием старшего сержанта Гайды. Прежде чем они бросились в атаку, где-то сзади за лесом и справа дали залп «катюши». Началась артиллерийская буря, загремели сотни разрывов.

Старший лейтенант прислушался, а потом сказал:

— Наша бьет! — Улыбка осветила его лицо, темное от гари, пыли и пота. — Дает фрицам прикурить… Пошли, ребята!

Через несколько минут немецкие танки повернули назад, огонь автоматов прекратился и немецкая пехота начала отходить. Ишков в соответствии с приказом командира корпуса повел штурмовую группу через лес на запад. С ней шли два польских танка. Не встретив сильного сопротивления, они дошли до немецких окопов, забросали их гранатами, взяли нескольких пленных. Они прошли еще около ста метров, но потом остановились: уже не было сил занять широкий участок фронта.

Гайда, ожесточенно преследуя двух немцев, не слышал приказа остановиться. Одного он застрелил из автомата, а второй куда-то исчез. Через мгновение пули застучали по стволам деревьев и настигли старшего сержанта. Эмиль почувствовал, как у него подгибаются колени, и упал на мох. Только теперь, ощутив боль, он понял, что у него прострелены обе ноги и он один в лесу. Долгое время с автоматом наизготовку он ждал, что немец придет его добить, но тот не появился.

У старшего сержанта было три индивидуальных пакета. Он носил их не для себя, а для других. Сам он не верил, что он, сержант, начавший службу еще до войны, к тому же кавалер ордена Виртути Милитари, полученного под Ленино, может попасться, как и всякий другой. Теперь вот бинты пригодились. Он разрезал ножом штанины, перевязал раны.

Впереди, за стеной леса, гремели артиллерийские разрывы. Стиснув зубы, Гайда попробовал встать. Кровь выступила через бинты, и он упал —ноги не слушались. Он пополз назад, к своим. Это было неимоверно трудно, пот заливал глаза, стекал по спине и груди.

Он полз, отдыхал, потом полз снова, пока не натолкнулся на своих. В окопе сидели два солдата со станковым пулеметом — рядовой с забинтованной головой и капрал. Они сказали, что сидят тут одни, сидят и ждут, но приказа об отходе не было.

Минут через пять на просеке появились немцы. Солдаты срезали их дружным огнем. Гайда почувствовал, как тошнота подкатила к горлу, видимо, от шума выстрелов. Его вырвало. Капрал дал ему водки, и Эмиль сразу почувствовал себя лучше. Он разделил на всех одну из захваченных вчера плиток шоколада. Этот шоколад был припрятан у него для племянника той девушки из Люблина, которая готовила вишневый суп и которую он решил взять в жены.