Стукачи

— Бляшка тоже не железный. Не выдержал…

— Теперь мне от его кентов проходу не будет. Замокрят, — вспотел Кондратьев.

— Успокойтесь. Никто вас не засветил. Даже не заподозрят. Охрана в барак пришла для шмона. Бляшка оскорбил. Заначку его открыли. Все было подстроено. Когда он на охрану замахнулся, его скрутили тут же. При чем тут вы?

— А шмон с чего?

— Мы их всегда проводим. Когда все тихо — ничего не находим, — улыбался оперативник.

— Воры об этом тоже знают?

— Они нам задолжали. Уже полгода долю не дают. Пришло время поприжать, потребовать. Так-то вот.

— Долю? — не понял Олег Дмитриевич.

— А вы как думали? Бляха на работу не ходил. Воры жили без пробудок и отбоя. А это что, за спасибо? Они работяг трясли. Положняком всех обложили. И тоже — даром? Мы все знали. Но молчали. Думали — ворье. Пусть без кипежу дышат. А раз они хвост поднимать стали, пришлось поприжать…

— А если они узнают и поднимут шум в зоне?

— Их никто не поддержит. Они не фартовые — шпана. Мы и пальцем не шевельнем. Фартовые с ними справятся сами. Чтоб между нами ссор не было. Да и не решится шушера блатная бузить. Знают, чем для них запахнет. Вам говорю, чтоб в курсе были. Не новичком-незнайкой. Нам — годы сотрудничать. Не от меня, от других услышите. Потому и не скрываю, что бояться нечего. Блатари и фартовые у нас неплохо живут. Западло

— лишь политические. Их я на дух не переношу, — признался оперативник. И продолжил: — У вас опыт большой. О том в деле запись имеется особая. Будете хорошо помогать, без льгот не останетесь. Ну, а если — шаг в сторону, не взыщите. В зонах работать зэки должны. Думать — не их удел. И за всякие разговоры имеются средства, способные прикусить и заглушить любые голоса, — обратил внимание не на крики, а на хрипы и стоны Бляшки, доносившиеся отчетливо, откуда-то сбоку.

— Вас отведут к идейным. Охрана. Не обижайтесь на их грубость, так надо, лучше для вас, — заранее извинился оперативник.

В барак к политическим Олега Дмитриевича втолкнула охрана, обматерив грязно, пригрозив в другой раз кинуть на «ежа», подключив напряжение повыше, так, чтоб от него и говна не осталось.

— За что тебя так? — послышался голос с верхней шконки. Кондратьев потирал ушибленное плечо. Морщился от боли неподдельно.

— Ворюги проиграли меня. В очко. Опетушить хотели. А желудок словно подслушал. Обосрал я шпану. Меня из барака выкинули. Я хотел на чердак слинять. А тут охрана. Шмонать барак стали. И на меня нарвались. Наезжать начали. С хрена ль «на обочине» кантуюсь? Кололи! Я смолчал. Брякнул, что храпящих не терплю. Отмудохали. И к вам. Дальше, все сами знаете, — ответил Кондратьев, матерясь.

— А статья какая у тебя?

Кондратьев назвал. И спросил тут же:

— Есть свободная шконка?

— Идите сюда. Правда, от дверей сквозит, но все ж лучше, чем на чердаке.

— Ложитесь. Спите. Не беспокойтесь. Тут в карты никто не играет.

— Боюсь я воров. Проиграли. Спящего меня на кон поставили. Как вещь, — возмущался Кондратьев запоздало.

— Сюда ворам хода нет. Это заметано. Пытались. Но мы их бортанули живо. Больше не наведываются.

— Да и фартовые нас за смертников считают. На них амнистии, а нам тут — до гроба. Терять нечего. Ты за что влетел? Расскажи подробнее.

Кондратьев рассказал.

— Так ты же свой! Наш! Администрация, видно, в дело не глянула? И сунула к ворам.

— Шушера, узнав, за что я загремел, жизни не давала. Обобрала до нитки. И в чем есть вышвырнула. Ничего не отдали, сволочи, — сокрушался Олег Дмитриевич.

— Скажите спасибо, что живым ушли. Такое везение

— редкость, — послышался тяжелый вздох рядом.

— А сам откуда? Воевал? Семья есть? Давно в зоне? — послышались вопросы со всех сторон.

— Эй, ребята! Не о том спрашиваете! Узнайте лучше у него, за какие понюшки охрана не вернула его к блатарям, а к нам впихнула? Либо он раскололся у опера, или его «сукой» к нам подбросили, — услышал Кондратьев голос неподалеку.

— Я — сука? Кто это сказал? Молчишь? Так знай, меня чекисты судили. Из-за них тут мучаюсь! Неужели я — фронтовик — стал бы своему врагу помогать? — негодовал Кондратьев.

— Значит, раскололся! — послышалось в ответ.

— Если б так, меня к ворам вернули б непременно!

— А почему тебя с самого начала к ним не определили?

— Это проделки оперов. Мне они отчитываться не станут. Видел только, как шмонали воров. Крик стоял.

— Это и мы слышали.

— Бляшку охрана замела, наверное, в шизо. А меня за жабры брали. Но что выдавишь, коль гол, как сокол. Думал, и меня в шизо ведут. Да, видно, по дороге передумали, — лег на шконку Олег Дмитриевич.

— Выкуп с тебя ворюги просили?

— Две тысячи требовали. Да где я их возьму?

— Мужики, кончай галдеть. Дайте отдохнуть от ваших разговоров, — услышал Олег Дмитриевич недовольный голос и умолк. А вскоре уснул.

Ночью, когда все зэки барака уже давно спали, Кондратьеву приснилось, что воры снова проиграли его и опять вздумали опетушить. Навалились на него всей кодлой, за руки, за ноги держат. А Бляшка приставил к горлу Кондратьева финач и говорит:

— Только дернись, падла, ожмурю, как фраера! Лучше стань пидором, чем стукачом сдохнешь!