Стукачи

Рядом с начальником зоны сидел Константин Катков. Его Ананьев узнал сразу. Годы совсем не изменили стукача. Ни одной морщины на лице не прибавили, ни единой седины не сверкнуло на его висках.

«С чего он здесь объявился — этот гад? Что нужно ему в зоне?» — сдавил кулаки Ананьев и почувствовал, как кровь стучит в висках.

— Это — члены комиссии, Ананьев. Вот председатель, — указал начальник зоны на Каткова.

Стукач смотрел на Виктора, улыбаясь. Он, конечно, узнал его сразу и разглядывал в упор, пристально. Как вошь под микроскопом.

— Да ты постарел, Ананьев. Сдал. Совсем состарился. Наверное, поумнел здесь? Изменил свое мненье о чекистах и правительстве? Иль все по-прежнему считаешь? — спросил Катков, прищурясь.

— И какая сука тебя на свет белый высрала? Чтоб ей помучиться столько, сколько я перенес из-за тебя!

— Гражданин Ананьев, молчать! — пытался оборвать Виктора начальник зоны, но Катков его успокоил:

— Пусть поговорит, выскажется. А я — послушаю…

— Таких, как ты, мудаков, на столбах вешать надо вниз башкой, чтоб не плевать, а обоссать твою харю мог всякий вонючий пес. Чтоб все говно и нутро твое сучье по капле из тебя выходило, падаль мерзкая! Таких не в землю зарывать мертвыми, в параше гноить до конца, чтоб черви в ней не заводились! Тебе не то хлебало открывать, дышать надо запретить, мандавошка мокрожопая!

— Вывести его! — позвал охрану начальник зоны и, указав на Ананьева, сказал срывающимся голосом: — В карьер его! Навсегда! До конца!

— Э-э, нет! Карьер для таких — мелочь. Там он — сколько-то, но поживет. И сдохнет своей смертью! Мне

же он вон чего нажелал! Неужели в долгу останусь? Неужели допущу, чтобы враг народа, махровая контра, кончилась спокойно? Нет! Я ему подарок приготовил. О каком он мечтал. Каждый день, всякую секунду.

Начальник зоны, ничего не понимая, смотрел на Ананьева, на Каткова, на членов комиссии, торопившихся вернуться домой. Ведь за окном темнело, а путь предстоял неблизкий.

— Ведь мы решили отпустить бульдозериста на волю. Разве не так? И я не противился этому решению. И сейчас подтверждаю его! — смеялся Катков.

Начальник зоны стоял, открыв рот от удивления, словно вопросом незаданным подавился.

— Выведите его из зоны. Пусть идет на волю! Своими ногами. По своей дороге. Пусть катится, — хохотал Катков.

Начальник зоны приказал охране выгнать Ананьева за ворота.

Те послушно поставили Виктора под ружье и погнали из здания во двор, к воротам. Крикнули коротко дежурному на посту. Тот открыл одну створку. Та лязгнула в темноте ржавым голосом.

Руки охранников торопливо вытолкали Виктора за ворота. Ананьев оглянулся. Среди настырных рук узнал и Гришкины.

«Чего же ждать? Охранник другом не бывает», — мелькнуло в мозгу Виктора. И он тут же приметил знакомую волчицу. Она караулила его все это время и теперь не торопилась, словно все поняла.

— Заждалась? — успел спросить человек и тут же упал, сбитый с ног стаей…

Глава 6. ШМАКОДЯВКИ

Варвара Пронина и Антонина Саблина так и не поняли, за что их арестовали прямо в клубе колхоза.

И ветврач, и агроном знали, что естественных потерь в работе не избежать. Они неминуемы. Важно лишь одно — снижать их процент, но и это зависело от многих обстоятельств.

Тоня Саблина не раз говорила председателю колхоза о том, что пора построить новое овощехранилище с вентиляцией, с кондиционированным поддержанием температуры. Требовала ремонтов отсеков, проветривания и просушки старого овощехранилища, строительства нового элеватора. Говорила, что нельзя хранить семенную пшеницу на чердаках животноводческих ферм. Но ее никто не слушал. И председатель, и правление отвечали одно и то же, мол, хватает других забот, более важных и неотложных. Что главное, переселить людей в нормальное жилье, чтобы они не разбежались из колхоза. Не то работать в деревне станет некому.

Говорили, что детский сад, а потом и правление колхоза, клуб и баня важнее ее овощехранилищ. Но и они будут построены в свое время.

Эти обещания не фиксировались в протоколах собраний. И Тоня, по молодости, доверяла взрослым людям.

С утра до ночи пропадала она на парниках и на полях, в хранилище и на элеваторе, случалось, плакала оттого, что мало считались с нею люди. И вместе с ними радовалась хорошим урожаям.

Тонька уставала не меньше других, и оттого, что умела полоть и окучивать не хуже добросовестных полеводов, мотаться от трактористов к конюхам, и всюду успевала. За все время работы в колхозе «Заветы Ильича» она никогда не получала премию. Только выговоры. Но тоже — устные. От всех членов правления, от председателя.

Ее никто не воспринимал всерьез. И только дома, в своей семье, на Тоньку не могли надышаться. Особо любила ее старая бабка. Она растила старшую внучку и очень гордилась, что выучилась девчонка, получила образование. И никуда не уехала из своей Масловки.