Ступающая по воздуху

Долгие годы изучал он уроженца долины и уяснил, что к нему нужен подходец. Что ему требуется утешение в его косноязычной беспомощности, какая-нибудь пустяковая жертва, которой тот вовсе не заслужил. Аперитивчик — за счет заведения, и гостю уже дела нет до того, что бутылки с марочными наклейками наполнены грошовой сивухой или гремучей смесью. Убаюканный лестью, он теряет ощущение вкуса, у него немеют нервные окончания. Есть еще одно обстоятельство, благодаря которому жизнь ресторана била ключом и о коем Гуэрри даже не догадывался. Это — прямо-таки несусветный китч, заполнивший весь интерьер.

Оргия духа начинается у самого порога. Дверь увита чрезвычайно пышным венком из искусственных еловых лап и ветвей с ангелочками, рождественскими звездами, пластмассовыми шишками и разноцветными пакетиками. Рождество для Гуэрри — понятие в полном смысле растяжимое, и венок висит вплоть до Сретенья, то есть до 2 февраля. Только тогда для выходца из Катании кончается благословенная пора. Преступив порог и закрыв за собой дверь, посетитель в мгновение ока переносится в летнее царство. Охапки тряпичных, но в полном цвету подсолнухов с нежнейшими синтетическими лепестками золотыми потоками низвергаются вдоль косяков. В стенной нише сверкает лучистым венцом гипсовая копия Мадонны из Лурда, предлагая гостю «Добро пожаловать!». По потолку нестройными рядами бегут цепочки лампочек, образуя сложнейшую систему, вроде пульта на мысе Канаверал. На стенах пылают закаты и рассветы, пропечатанные на холсте, а между ними — портрет («Мальчик в ручной тележке»), исполненный нежной поэзии и гармонического спокойствия. Вдоль стен на уровне груди тянется вереница консолей, на которых всегда найдется место всему, что радует сердце Гуэрри.

Маленькие латунные жардиньерки с искусственными геранями, комодный набор из четырех хрюшек-горнолыжниц — развеселых артистов варьете в синих шерстяных шапочках, венецианские гондолы, тарелки с портретами Джеймса Дина, Джузеппе Верди, Пап Иоанна Павла Второго и Первого (Гуэрри был сторонником версии отравления, которую плели вокруг покойного). Безделушки, безделушки — всюду, куда ни глянь. Но вершину этого буйства вкуса являла собой дверь, которая, как в настоящем салуне, распахивала свои створки в обе стороны: она отделяла кухню от зала.

Ну и наконец — частица настоящей родины Гуэрри — семейная галерея на стене, слева от входа. Множество фотографий в пластмассовых рамках, закамуфлированных под дерево. Братья, сестры, племянники, кузины, тетушки и дядюшки хозяина, а также прочие важные для него персоны. Центральное место занимала мама в помпезной серебряной раме. Снимок сделан в лучах заката. Розовое, как ломоть семги, лицо, крапчатый передник без рукавов, из которого колбасным фаршем вылезают руки. Левая бретелька бюстгальтера сползла.

Джойя дала ему силы пережить зиму в рейнской юдоли. Своей вечерней улыбкой она согревала сыну сердце в холодной Австрии.

Сегодня столы выстроены в один сплошной длинный ряд. Праздничные банкеты, закатываемые фирмами, в большом ходу. Гладко выбритые мужчины с картонными носами на лбу дерут глотки и пьют за здоровье потерявших форму дам, на которых сверкают шляпки из красной и зеленой фольги. Взмах веера грозит сбить месяц с неба — но на сей раз обошлось. Вот барышня, дочь владельца замка, а там — Дженис Джоплин. Карнавал.

Дверь ресторана распахивается, входит группа вроде бы молодых людей, по всей видимости семейство. Бипо лает. Гуэрри спешит навстречу и, торжественно возвысив голос, произносит слова приветствия:

— Buona sera[8], синьора Мангольд!

Он сделал нечто вроде реверанса и повел гостей к столику у стены с любовно обрамленными родными лицами. На столе лежали: записка с орфографически небезупречным текстом: «За резервирование» и матерчатые салфетки. Ими Гуэрри отнюдь не разбрасывался, приберегая для клиентов с широкими гастрономическими запросами. Едокам же макарон и пиццы приходилось довольствоваться бумажными салфетками с маркой «Догро». Столы в «Галло неро» резервировались редко. Обычно каждый сам как мог обеспечивал себе местечко. Но Марго не терпела идиотизма ожидания, столик полагается заказывать за два дня. Это производит на Гуэрри очень сильное впечатление, отсюда и поклон с реверансом. Для него это просто непостижимо.

Рауль, низкорослый официант, пыхтит под тяжестью мехов дамских шубок. Все рассаживаются: Марго, Амрай, Инес и девочки. Эстер, которой исполнилось восемь с половиной, сильно изменилась за эту зиму. Разумеется, она еще ребенок. Но жесты, ужимки и игра глаз говорят о том, что она готова перенять определенные манеры. Она уже почти femina. Она умеет льстить и кокетничать одновременно. А Мауди остается собой. Никакого намека на желание стать маленькой женщиной. Она по-прежнему молчалива. Мауди почесывает пушистый подбородок Бипо.