Ступающая по воздуху

А Эсбепе продолжал по-дилетантски наяривать. До чумового отпада, если воспользоваться выражением критика Эгмонта Нигга. Не было пощады ни одному морденту, ни одной трели, ни короткой, ни длинной. Ариозо превращалось в фуриозо. Волнение исполнителя, дебютировавшего перед аудиторией земляков, выжимало из его пор ручьи пота. Чем больше становилось промашек, тем отчаяннее он барабанил по клавишам. А ведь утром, черт побери, ему удалось сыграть эту вещь без ошибок. Почти без ошибок.

Все это длилось, пока наконец хоть один человек не набрался решимости. Таллоне вышел на подиум, и ледяные пальцы настройщика впились в плечи взмокшего Эсбепе. В зале воцарилась мертвая тишина, только железное дыхание кондиционера глухо рокотало, словно дальний, невзаправдашний гром.

Артуро все время простоял в проходе между кулис, глядя на страшного человека, до жути увлеченного своим черным делом. Непостижимая, немая боль исказила лик маэстро, и у него было такое чувство, будто этот человек там, на подиуме, надругался над его матерью. И он, он вынужден при сем присутствовать, видеть это, будучи не в силах сделать ни шага. Артуро склонил голову, и длинные пряди траурными лентами упали вдоль скул, он повернулся и попятился в костюмерную. Пожарному он сказал несколько слов, и сказал по-немецки.

— Я хочу умереть.

— Артур. На вот. Платок чистый, несморканный.

Тусклый взгляд Артуро расплывался по красному бархату кушетки. Он прилег и моментально заснул. Забылся мертвым сном. Неисчислимые обиды минувшего дня, завершившиеся глумлением над его «Стейнвеем», истощили все его жизненные силы. Он беспробудно проспал всю ночь, додремал до полудня, а когда встал, ничего не мог вспомнить. Таллоне, как обычно, заварил ему крепкого кофе, сдобрив двенадцатью чайными ложками сахара, и предпринял попытку уговорить маэстро отказаться наконец от этих оскорбительных встреч с провинцией.

— Каких еще впечатлений тебе не хватает, Артуро? Они не ведают, кто ты. Даже имени твоего выговорить не могут. Слух у них свинский, а рожи тем более.

Маэстро отмахнулся. В полдень поехали дальше, в местечко под названием Гуггинг. Остается пожелать, чтобы до музыкального божества не дошли ни анонсы, ни последовавшие за ними отзывы о концерте в «Тат» и в «Варе Тат». Говорят, будто он еще за чашкой кофе держал в руках номер с рецензией Эгмонта Нигга. Но это, разумеется, фантазия. Так быстро в типографии «Тат» дело не делается. Нет, Эгмонт Нигг нашлепал своими сардельками гимн пианисту вполне заблаговременно, чтобы опередить «Варе Тат». Но, к сожалению, очевидцем самого события он стать не смог, тут ему помешало одно давнее обязательство. В Цюрихе он встретил своих однокашников, и было решено воскресить былые времена студенческой коммуны «адогматичных антифеминистов». Его критический опус, полный текст коего невозможно привести из пиетета перед музыкантом, завершился обобщением: Старик выбивает из рояля пулеметные очереди… Бетховенскую рутину он уж совсем… Престо Галуппи могло бы ему сгодиться для смазки волос, честно… Кто его не слышал, сам виноват… Номер потрясный!

~~~

Ждали-ждали — и все напрасно. Амрай в четвертый раз оглядывала зал. Бесконечное однообразие пустых рядов, отливающих голубизной потертого бархата. На подиуме двое чернявых мужиков с оттянутыми пивом животами упаковывали «Стейнвей». Она попыталась расспросить их на своем итальянском, точнее на языке Маттео. Они пожали плечами, усмехнулись, и Амрай почувствовала, как их взгляды липнут к ее обтекаемому вязаной тканью корпусу. Где-то бряцал ключами капельдинер. И хотя она уже обращалась к нему, решила все же спросить еще раз. Нет, он, к сожалению, ничем больше помочь не может.

В фойе, где ее ждали друзья, возмущенно гомонили обманутые зрители, желавшие во что бы то ни стало получить назад деньги. «Какая подлость, какая наглость!» — дружно выдыхали сплоченные ряды. Но обе осовевшие от усталости молоденькие кассирши в тысячный раз отвечали, что обращаться надо в «Ферейн любителей…» по такому-то адресу.

Инес еще не успела отдышаться, она подбежала, отрицательно качая головой. Она и вокруг здания порыскала, и кафе обыскала — все впустую. Мауди как сквозь землю провалилась.

— Кто видел ее последним? — гремела Амрай.

— Да успокойся же!

— Я не позволю тебе учить меня, Инес! — накинулась она на подругу.

— Господи! У тебя истерика. Ну не первый же раз с ней такое. Девочке пятнадцать лет. Знает она, где нас найти.

— Это не твой ребенок!

— Может, ей уже горло перерезали. О чем послезавтра объявят в газете, — вяло пошутил Харальд.

— Детка! Она знает, что мы ужинаем в «Галло неро», — Марго попыталась отвлечь огонь на себя.