Накрех был врагом куда более опасным, чем Тумановы, и если я его сейчас хоть немного сдерживаю, пусть пока так и остается.
Глава 24
Разговор с Накрехом оставил меня на удивление спокойным. Не было сказано ничего интересного, так, прошлись полунамеками с учетом того, что ни он, ни я не уверены, о чем знает противник, а о чем нет. Принимая его предложение, тем самым я решал возникшие проблемы с Тумановыми, и не самостоятельно решал, что было в плюс для моих отношениях со Светланой. Но остальные проблемы только увеличивались. Кто даст гарантию, что, заняв трон императора, Накрех успокоится, а не начнет продолжать свои эксперименты, более ничем не ограничиваемый? И будет у нас здесь еще один Морус, если не несколько, которые совершенно случайно объединятся и сожрут вообще всех, не исключая Елисеевых. И даже в случае, если Накрех больше не рискнет заводить таких питомцев, он найдет чем заняться и без того. А уж при его умении вселяться в подходящие тела нас ждет тысячелетнее правление сбрендившего мага в разных обличьях. Так что такое решение по итогу выйдет слишком радикальным. Как если б при головной боли ее напрочь отрубали. Голова при этом, конечно, болеть переставала, как и все остальное…
Я поставил блок на
Это заклинание оказалось болезненным, но до ритуала Ступеней ему было далеко. Использовать ничего из того, что заглушает чувства, не допускалось, так что я отвлекался тем, что смотрел, как по телу прокатывается волна, расширяя каналы и разветвляя их до такой степени что все это начало напоминать кровеносную систему, которую я как-то мельком видел в анатомическом атласе Тимофея. Кровеносная система, сердце которой — источник. Стенки источника становились рыхлее, что указывала на то, что он еще увеличится.
Наконец заклинание прорвалось наружу и зажглось веселыми зелеными огоньками на кончиках пальцев. А теперь — спать. Нормальное использование основного заклинания может быть только после полного восстановления. Мне казалось, что все прошло нормально, но, если нет — придется проходить еще раз. Некоторым магам требовалось до трех проходов чтобы получить нужный результат, а некоторые так его никогда и не достигли.
Утром я проснулся хорошо выспавшимся, но в состоянии «непонятно что делать». Блок со
— Привет, Алексей, — поздоровался я с одноклассником, хотя звонку очень удивился — с Волошиным мы не особо дружили.
— Это не Алексей, а его отец, — раздался в ответ небрежный голос. — Доброе утро, Ярослав Кириллович.
— Доброе утро, Михаил Никитич. — Хорошо, что телефон изображения не передавал и я мог без помех скривиться от отвращения, которое испытывал. — У вас что-то срочное?
— Не то чтобы срочное, но взаимовыгодное. Продайте нам свои артефактные мастерские. Вам они все равно не нужны, а я смогу ими правильно распорядиться.
Причем сказано это было тоном человека, делающего мне огромное одолжение. Следовало побыстрее сбить спесь с собеседника, уверенного, что у него все под контролем.
— Мои мастерские не продаются. С чего вы взяли, что они мне не нужны? У меня они делают приличный вклад в клановый бюджет. Нужно пользоваться, пока император освободил клан от налогов.
Выражение лица Волошина представилось прекрасно — очень уж выразительно он молчал на другом конце трубки. Наконец дар речи к нему вернулся, и Волошин спросил:
— Надолго ваш клан освободили от налогов?
— На десять лет.
— И за что же, позвольте полюбопытствовать?
— За заслуги перед государством.
— Какие именно?
— Никак у вашего клана дела совсем плохи, Михаил Никитич, что решили шпионажем подрабатывать? Иначе в толк не возьму, зачем вам понадобилось лезть в государственные секреты.
Волошин делано рассмеялся. Сейчас он испытывал какие угодно эмоции, кроме веселья, а смехом всего лишь пытался скрыть испуг. Обвинение в шпионаже любого до целителя доведет, а того, кто послабее сердцем — сразу на кладбище. Сейчас он наверняка про себя ругался на старшего сына, который не дал полную раскладку по взаимоотношениям императорской семьи с моим кланом. Это я знаю, что освобождение от налогов ничего не значит, а Волошину это кажется серьезным возвышением клана.