Ступени

- Вот здесь колет, - сказала девушка. Она взяла руку Юрия Дмитриевича и положила ее себе на грудь у левого соска. Грудь у нее была упругая, девичья, и Юрий Дмитриевич невольно отдернул пальцы.

- Это сердечный невроз, - сказал Юрий Дмитриевич. - Вы не волнуйтесь, это просто нервы... Вы не ощущаете боли в руке или лопатке?

- У меня ладони болят, - сказала лихорадочным шепотом девушка, - и ступни... Где ему гвоздями протыкали... - Девушка замолчала и вдруг неожиданно слабо, но счастливо улыбну-лась. - Любовь, любовь, - повторяла она. - Как жаль, что я никогда не увижу свое сердце... Я хотела б его расцеловать за то, что оно так наполнено любовью к Христу.

Пальцы у девушки были холодные, пульс учащен.

"Надо бы вызвать "скорую помощь", - подумал Юрий Дмитриевич. Он оглянулся, ища глазами кого-либо из прохожих, чтоб попросить позвонить, и увидал, что к ним торопливо приближается какой-то странный старик. У него были лохматые седые брови, длинные седые волосы и седая длинная борода. На голове - старая фетровая шляпа, глубоко натянутая. Издали Юрию Дмитриевичу показалось, что он в рясе, но это оказался просто старый потертый плащ, который старик носил несмотря на жару. Ноги старика были обуты в спортивные тапочки, а на шее, рядом с крестом, небольшой овальный портрет Льва Толстого.

- Зиночка, - закричал старик, увидав ссадины на лице у девушки, - я говорил, говорил, не ходи...

- Папа Исай, - сказала Зина, обняла старика, поцеловала его и заплакала, - они опять распяли его...

- Не распнут, - сказал папа Исай, - а распнут, он снова трижды воскреснет... Я на скамеечке, на скамеечке тебя ждал... Вы тоже в христианство церкви верите? - обратился он к Юрию Дмитриевичу.

- Не знаю, - сказал Юрий Дмитриевич, - не пойму я вас...

- Есть христианство Христа и христианство церкви... Читали Льва Толстого "Разрушение и восстановление ада"? Христос ад разрушил, а церковь ад восстановила.

- Я думал об этом, - сказал Юрий Дмитриевич. - То есть о Христе и о религии вообще... Впрочем, пока надо бы вызвать "скорую помощь"... Или, знаете, лучше я возьму такси... Поедем ко мне... Тут недалеко... Ей надо сделать перевязку... И покой... Полежать... Вы постойте около нее, я сейчас...

Юрий Дмитриевич вышел на середину мостовой и остановил такси. Вместе с папой Исаем они усадили Зину на заднее сиденье.

- Где это ее обработали? - спросил шофер.

- Упала, - ответил Юрий Дмитриевич и назвал адрес.

II

Когда они вышли из такси у подъезда, многие прохожие и жильцы дома останавливались и смотрели на них. И действительно, выглядели они довольно необычно. Юрий Дмитриевич был высокий, седеющий блондин с хоть и несколько похудевшим, усталым, но все-таки по-прежнему холеным лицом, в массивных в черепаховой оправе очках, в кремового цвета костюме шелково-го полотна и в импортных дорогих сандалетах. Об руку он держал бедно одетую девушку с крестиком на шее, к тому ж с лицом в кровоподтеках, а с другой стороны девушку поддерживал какой-то полусумасшедший старик. Дело усугублялось тем, что в глубине души Юрий Дмитри-евич стыдился своих спутников, то есть стыдился помимо своей воли, и это заставляло его еще более напрягаться, так что выскочившей из подворотни с лаем собаке он даже обрадовался, шагнул ей навстречу с таким остервенением, что громадная овчарка вдруг поджала хвост и метнулась в сторону. Юрий Дмитриевич надеялся, что Григория Алексеевича нет, но он был дома и встретил их в передней с удивлением, но сравнительно спокойно. Очевидно, он уже увидал их из окна, и первое впечатление было позади.

- Вот, Григорий, - сказал Юрий Дмитриевич. - С девушкой неприятность... Впрочем, если ты возражаешь, мы поедем в поликлинику...

- Оставь, - сказал Григорий Алексеевич. - Аптечка на кухне, ты ведь знаешь...

Юрий Дмитриевич повел Зину на кухню, усадил на стул, снял пиджак, засучил рукава, быстро и ловко обработал кровоподтеки, наложил пластыри, а к синяку свинцовую примочку.

Зина сидела устало и безразлично, если ранее лицо ее было бледно, то теперь оно покрасне-ло и обильно покрылось каплями пота. Юрий Дмитриевич вытер ей пот куском марли, затем провел в свою комнату и уложил на тахту, подсунув под голову подушку. Папа Исай по-преж-нему стоял в передней, не раздеваясь, а против него так же молча стоял Григорий Алексеевич.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал папа Исай. - Я внизу на скамеечке посижу, Зиночку подожду...

- Нет, нет, - сказал Юрий Дмитриевич. - Мы ведь с вами не договорили... Вернее, только начали... Я сейчас говорить хочу... Я думать хочу... Снимите плащ...

Он помог папе Исаю снять плащ. Под плащом была вельветовая толстовка.

- Вы и куртку снимите, ведь жарко, - суетился Юрий Дмитриевич, становясь всё более оживленным.

Папа Исай снял и куртку. Под курткой у него была свежая белая рубаха-косоворотка. Портрет Толстого висел на чистенькой муаровой ленточке.

- Я чай поставлю, - сказал Григорий Алексеевич.

- Так о чем, о чем это вы, - сказал Юрий Дмитриевич, когда папа Исай уселся за стол. - Христианство Христа и христианство церкви...