Ступени. Беседы митрополита Антония Сурожского

Смерти я видел очень много. Я работал пятнадцать лет врачом, из которых пять лет на войне во французском сопротивлении. После этого сорок шесть лет я прожил священником и постепенно похоронил целое поколение нашей ранней эмиграции. Меня поразило то, что русские умирают спокойно, а западные порой со страхом. Русские – потому что они верят в жизнь, уходят в жизнь. Одна из истин, которую и каждый священник, и каждый человек должен повторять себе и другим: не надо готовиться к смерти, надо готовиться к вечной жизни. О смерти мы ничего опытно не знаем, мы не знаем опытно, что происходит в момент умирания. Но одно мы знаем, хотя бы зачаточно, что такое вечная жизнь. Каждый из нас знает на своем опыте, что бывают какие-то мгновения, когда живешь не временем, а какой-то полнотой жизни, каким-то ликованием жизни, которое не принадлежит земле. Поэтому первое, чему мы должны учить себя и других – это не готовиться к смерти, а готовиться к жизни. Если говорить о смерти, то говорить о ней только, как о двери, которая широко распахнется и даст нам возможность войти в вечную жизнь. Но умирать все-таки непросто. Что бы мы ни думали о смерти, о вечной жизни, мы не знаем ничего о смерти самой, об умирании. Я хочу привести один пример из моего опыта во время войны.

Я был младшим хирургом на фронте. У нас умирал молодой солдатик двадцати пяти лет. Я пришел к нему вечером, сел рядом с ним и говорю: – Как ты себя чувствуешь?

Он посмотрел на меня и сказал:

– Я сегодня ночью умру.

– А тебе страшно умирать?

– Умирать мне не страшно, но мне больно расставаться со всем тем, что я люблю: с молодой женой, с деревней, с родителями. Одно, действительно, страшно – это умереть одному

– Ты не умрешь в одиночку.

– То есть как?

– Я с тобой останусь.

– Вы не можете всю ночь просидеть со мной.

– Почему же? Могу просидеть.

Он подумал и сказал:

– Если вы даже посидите со мной, в какой-то момент я это перестану осознавать, и тогда я уйду в темноту и умру один.

– Нет, вовсе не так. Мы сядем рядом и будем разговаривать. Ты мне будешь рассказывать: о деревне, о семье, о детстве, о жене, обо всем, что у тебя в памяти, на душе, что ты любишь. Я тебя буду держать за руку. Постепенно тебе станет утомительно говорить, и я буду говорить больше, чем ты. Потом я увижу, что ты начинаешь дремать и тогда я буду говорить тише. Ты закроешь глаза, и я перестану говорить, но я тебя буду держать за руку, и ты будешь периодически жать мою руку, чтобы убедиться, что я тут. Постепенно твоя рука будет чувствовать мою руку, но не сможет ее пожимать, я начну жать твою руку. И в какой-то момент тебя больше среди нас не будет, но ты уйдешь не один. Мы совершим весь путь вместе.

И так мы в течение нескольких часов провели эту ночь. В какой-то момент, действительно, он перестал жать мою руку, и я стал жать его руку, чтобы он знал, что я тут. Потом его рука начала холодеть, она раскрылась, и его больше с нами не стало… Очень важно, чтобы человек был не один, когда уходит в вечность.

Бывает еще другое. Человек болеет иногда долго и бывает окружен и любовью, и лаской, и заботой. Тогда умирать легко, хотя и больно. Но бывает очень страшно умирать, если человек окружен людьми, которые только и ждут, чтобы он умер, потому что пока он болеет, они – пленники его болезни. Они не могут отойти от его койки, они не могут вернуться к своей жизни, они не могут радоваться своим радостям, он, как темная туча, висит над ними: "как бы он умер поскорей!". И это умирающий чувствует: это может длиться месяцами, родные приходят и холодно его спрашивают о том, как он себя чувствует и не надо ли ему чего-нибудь, а потом говорят, что у них свои дела и они еще к нему вернутся. И даже, если их голос звучит не так жестоко, человек знает, что его посетили только потому, что надо было посетить, но сами ждут его смерти с нетерпением. А иногда бывает иначе. Бывает так, что человек умирает, умирает долго, но он, любим дорог. Он готов пожертвовать счастьем пребывания с любимым человеком, потому что это может дать радость или пользу другому близкому, любимому человеку.