Ступени любви (СИ)

И вот, стало быть, Maledetto Volpone исправно продолжал свои воровские проделки. Граф вздохнул и направился вниз, но тут вдруг заметил, как внизу из комнаты Энрико выскочила его собственная сестрица Чечилия, разъярённая, как кошка, и рыдающая. По лестнице к Крочиато в эту минуту поднимался Северино, и, увидев его, девица отчаянно всхлипнула. Она ринулась было к соседнему лестничному пролёту, но тут наскочила на Раймондо и Амадео, который шёл поприветствовать друзей и откланяться. Окончательно разозлившись, Чечилия попыталась было вырваться из рук мессира Лангирано, но не смогла и, увидев подошедших и окруживших её мужчин, громко разрыдалась.

— Чечилия, — голос мессира Амадео не был сильно встревожен, он видел, что сестра графа скорее разозлена, чем обижена. — Что случилось?

— Что случилось? — ядовито перекривила его девица. — Да то, что дружок ваш — лжец и обманщик! Вот что случилось!

— Как грамматик, Чечилия, могу сказать, что это одно и то же, — мягко пробормотал Лангирано..

В эту минуту сверху сошёл граф Феличиано.

— Что ты шумишь тут? Кто лжец, Чечилия?

— Твой дружок Энрико! Я верила ему! Ты говорил, он благородный человек, а он — лжец!

Друзья переглянулись, и Феличиано показал рукой на тронный зал, ныне пустующий, вошёл и плюхнулся на своё место.

— Ты хочешь сказать, что он… обманул тебя?

— Да, — взвизгнула Чечилия, и уселась на подлокотник тронного сидения брата.

Мужчины, от века не любившие женских истерик, растерянно переглянулись. Но это было лишь свидетельством мужской наивности, ибо скандал девица закатила совсем не в истерике. Не было никакой истерики. Известие о замужестве Делии ди Романо заставило Чечилию порадоваться за подругу, но при мысли, что Делия уже обрела своё счастье, а она все ещё остаётся в девицах, ибо Котяра, хоть и смотрел на неё затуманенными страстью глазами, однако ни слова не говорил о женитьбе, Чечилия обозлилась. Теперь синьорина Чентурионе начала рискованную игру, спровоцировав наглого Котяру сначала на объяснение, а потом — на выяснение всех обстоятельств. Это же позволяло узнать мнение по этому поводу дорогого братца Феличиано. Чечилия знала, что брат часто проводит время на колокольне и спускается к полудню, и, заметив, что он уединился на башне, направилась к Котяре… Пока всё развивалось недурно, как по нотам.

Граф медленно проговорил:

— Не хочется звать слуг. Северино, друг мой, не сочти за труд привести сюда своего дружка Энрико.

Северино с застывшей на лице растерянной улыбкой, вышел, и вскоре вернулся в сопровождении наглого Котяры. Тот, судя по натянутым высоким сапогам и свиному ошейнику в руках, собрался за трюфелями. Заметив сборище и яростно глядящую на него Чечилию, он на мгновение и вправду уподобился нашкодившему коту, но тут же и улыбнулся. Было очевидно, что Котяра в общем-то считает себя праведником, не чувствует за собой никакой серьёзной вины, а если и виноват в чём — так то сущие пустяки, о которых и говорить-то не стоит.

— Сестра говорит, что ты обманул её, Энрико.

Крочиато усмехнулся, повернулся к обступившим его друзьям и веско ответил:

— Пальцем не тронул.

— Ты лгал мне, ты обманул меня, — злобно прошипела Чечилия, — ты обещал и солгал мне!

Амадео видел, что Энрико уверен в себе и не лжёт, и осторожно спросил Чечилию.

— А что он говорил вам, Чечилия?

— Что любит. Клялся, божился! Говорил, что обожает меня…

— Энрико…

— Пальцем не трогал, — снова безмятежно сообщил Котяра самое нужное для дружков, все же упрёки Чечилии пропускал мимо ушей. Однако на физиономии Энрико медленно проступало что-то совсем нерадостное.

— Так ты говорил ей, что любишь? — поинтересовался граф. В тоне Феличиано было чистое, лишённое гнева любопытство. Он тоже видел, что Котяра не лжёт.

На лице Энрико вновь обрисовалось что-то кошачье.

— Ну… говорил.

— Врал?

— Почему? — безрадостно удивился Котяра. — Спросила пармская ветчина голодного кота: «Ты меня любишь?» Кот честно и ответил: «Люблю». В чём ложь-то? Всё было честно. Любит кот ветчину и сожрал бы с удовольствием, если бы не знал, что ветчина — хозяйская, и за неё его самого после на перекладине над сортирной ямой за хвост подвесят. Девицу люблю, я ей так и сказал, жениться не могу — не по зубам ветчина. Я всё правдиво и сказал.

— Чечилия, — Амадео уже давно подозревал, что в этой истории больше от комедии, нежели от трагедии, — вы никогда не казались мне глупышкой. И вы не из тех, кто позволит себя обмануть.

Чечилия шмыгнула носом.

— Я тоже так думала. А что в итоге? Я всегда любила его — ещё девчонкой. Видела его шашни, крутились эти деревенские потаскухи вокруг него, в штаны ему лезли, злилась я, но думала, подожди, Котяра, подрасту — я ещё устрою тебе! Из монастыря вернулась — видела, что закружил он вокруг меня, как кот возле прошутто, я-то куда покраше этих коров тосканских буду, с которыми он на сеновалах валялся, да и поумней не в пример, башку я ему вскружила, а теперь он, кот паскудный, опять в сторону?! Не женюсь, говорит! Не могу, мол. Врёт всё, жердина у него к животу липнет, с одного поцелуя дубеет, всё он может…